Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
Держался он просто, но с достоинством. Был он высок, прям, легок в движениях, и Виктор с некоторой завистью любовался его строгим лицом со светлыми бровями, без единой морщинки лбом, густыми волнистыми волосами. С лица Гены не сходило какое-то неуловимое, не поддающееся описанию выражение прямодушия, ясности и счастья… Вот бы хоть немножко этого выражения подкинуть Шибанову!
Вспомнив, как несколько часов назад Гена с гитарой за плечами «приконвоировал» на судно Бубликова, Виктор подумал, что и дома у него, наверно, благополучно, раз на время стоянки судна он охотно приютил этого непутевого матросика. И еще почему-то подумал Виктор, что, должно быть, и «сеструха» у Гены красивая — белокурая, высокая, с тем же выражением ясности и счастья на лице, и, конечно же, пол-Мурманска оглядывается, когда идет она по его широким улицам, пахнущим ветром и морем. И так хотелось Виктору засыпать Гену вопросами, но тот был на вахте.
Покинув ходовую рубку, Виктор тут же принялся знакомиться с людьми. Все уже были наслышаны о нем, и не приходилось объяснять, кто он и что. Щупленький радист Хохлов охотно впустил его в радиорубку (она находилась вверху, возле трубы) и показал свое хитрое радиохозяйство; боцман Косых, шумный лысеющий толстяк с темными усиками, давал Виктору пространное интервью в фонарной, а потом в малярной, до отказа забитых ведрами, баками и бидонами с краской, кистями, бухтами канатов, мешками с постельным бельем, промысловой одеждой и сотней других вещей, без которых не обойтись на промысле; однако старший механик — по-флотскому «дед» — Манихин вежливо выпроводил Виктора из машинного отделения, сквозь грохот дизелей прокричав на ухо, что ждет его в один из вечеров в своей каюте.
Виктор осматривал в трюме чердаки и дюралевые ящики под свежье, когда его позвали на ужин…
Ужин проходил в довольно большом салоне с неизменной, как и на всех судах, доской Почета на переборке, бачком с питьевой водой и кружкой на цепочке и с длинными столами. У комсостава был свой стол, но на «Меч-рыбе» мало соблюдалась корабельная иерархия. Виктор скромно пристроился к небольшой очереди у окошечка раздаточной. Северьян Трифонович окликнул его и, потеснившись, усадил рядом с собой.
— Бубликов, тарелку гостю!
И тотчас с другого конца стола вскочил этот рыжий, узкий в плечах мальчишка и кинулся к окошку, что-то сказал повару и минуты через три с непонятной ухмылкой поднес глубокую тарелку, доверху наполненную рисовой кашей с консервированным мясом, и поставил перед Виктором.
— Что вы, я не съем столько! — испугался Виктор.
— А вы начните, запросто умнете, — сказал Северьян Трифонович. — Корабль у нас не самый большой, но кок высшего класса…
— Подтверждаю, — безапелляционно заметил Лаврухин, сидевший справа от Виктора, — кок на судне — одно из ответственнейших лиц! Механик дает ход машине, кок — матросам. Работа у нас такая — все в топке дотла сгорает, только успевай подбрасывать пищу.
Это прозвучало как приказ, и Виктор приступил: мельхиоровой ложкой (у большинства были старые алюминиевые ложки) стал размешивать желтые лужицы сливочного масла в своей глубокой, с синими якорями по краям тарелке (у других были видавшие виды, помятые алюминиевые миски) и принялся есть. Еда шла — да еще как!
Вначале Виктор чувствовал себя не очень уютно среди полузнакомых людей. Однако скоро неловкость прошла. В салоне были, наверно, все свободные от вахты, но Шибанова не было — все еще, видно, не мог подняться с койки. Был тут, конечно, и «занятный паренек» с «ярчайшим характером», которым капитан настоятельно советовал Виктору «заняться». Между прочим, что он имел в виду?
При виде Перчихина к сердцу Виктора подошла теплота и растаяли последние остатки неловкости и отчужденности.
Был здесь и Коля. Он сильно сутулился и как-то неловко держал алюминиевую ложку в худых пальцах; ел молча, искоса поглядывая по сторонам. «Не привык еще, видно, как и я, к новой жизни», — подумал Виктор.
Кажется, Северьян Трифонович перехватил взгляд Виктора и тотчас же крикнул:
— Колька, проси добавки! Срочно прячь свои кости, придем в квадрат — десять потов спустишь! А если штормяга? В рот ничего не полезет или обратно пойдет… Эй, коки, не жадничайте, на все сто обслужите парня, коль в моряки записался! Бубликов…
И опять рыженький резво выскочил из-за стола и подскочил к Коле, но тот прикрыл костлявой рукой с какими-то бледно-голубыми наколками миску с недоеденной кашей.
— Братцы, ну как провели время? — громко спросил боцман Косых, вытирая облысевший лоб. — Северьян, твой старшой не расписался еще?
— Не, в следующий приход. Срок испытательный не подошел.
— Что, все дожидается? Мизинцем дотронуться до невесты боится? Бедолага…
— Это ты у него спроси, не подсматривал, — ответил тралмейстер, не поднимая от миски головы. — А как у твоей Аньки по этой части? Которого по счету кавалера завела?
— Тоже к ней отсылаю… Без внимания девка не остается…
— Бичей, пьяниц и женатых? Ну как ты, Гвоздарев, использовал на берегу свободное время? — спросил Северьян Трифонович, и Виктор вспомнил, что слышал эту фамилию и даже голос этого рыбака в кубрике Шибанова. — Небось ни одной премьеры в театрах не пропустил?
Раздался дружный хохот, а Виктор, как ни старался, не мог отыскать глазами того, к кому относятся эти слова.
Между тем машинист рыбомучной установки Богин, толстощекий, плохо побритый, с заплывшими хитрыми глазами, перекричал всех и спросил у тралмейстера:
— Северьян, доложи собранию, что за фильмы прихватил в этот рейс? Переживательные или так себе, как в прошлый? И сколько раз будет рваться пленка? В утильсырье берешь их? Гляди, лишим доверия, в море на конце окунем, чтоб больше старался…
— Не возражаю, окунай, — разрешил Северьян Трифонович, — если найдешь конец, чтоб выдержал меня…
— Слушай, «дед», — звонко спросил у стармеха Лаврухин, — значит, в какой вуз нацеливается твой?
— На исторический, в ЛГУ, да чую — завалит. Не от мира сего парень, книжной пылью покрылся. В случае чего возьму к себе, на механика выучу. Надежней в наше время… Верный кусок обеспечен.
— Какой ты бескрылый, «дед»! — пожурил его Лаврухин, немножко рисуясь перед Виктором. — Атомоходы спускаем, в космос летаем, а ты…
— Не одни летающие — и ходящие по земле нужны.
То здесь, то там вспыхивали смех, споры, перебранка. Рыбаки не щадили друг друга — подначивали, язвили.
Одного лишь Виктора не трогали, подчеркнуто не обращали на него внимания и лишь, наверно, больше обычного следили за своей речью. Даже как-то странно было: вроде бы его и не существует сейчас для них, и в то же время они ни на секунду не
