Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов
— Товарищ Жарков?.. Вы еще в Сталинграде?.. Похвально, похвально!.. В ваш обетованный Комсомольский садик проникли вражеские ракетчики, они сигналят в направлении КП, вас бомбят, а вы там отсиживаетесь и дистиллированную аптечную водицу попиваете. Ай да храбрецы! Наконец, восьмого сентября вас атакуют прорвавшиеся немецкие автоматчики, и вы лезете на баррикады и занимаете боевую линию. Более того, геббельсовский агитсамолет прямехонько на вашу голову сбрасывает пудовый тюк с листовками, а к вашей связи подключается немецкая радистка и объявляет: «Товарищ секретарь обкома! Вами интересуется германское верховное командование. Могу сообщить, что вы и ваши сподвижники будут повешены».
Жарков поморщился: «И все-то он знает!» Ему захотелось сказать, что часть партийного и советского актива уже обосновалась на новом КП, в относительной безопасности, что вскоре сюда и горкомовцы переберутся из злополучного Комсомольского садика, но секретарь ЦК неумолимо и вперекор всяческим помехам на линии четко продолжал:
— Вы что же, хотите стать лакомой добычей для фашистов? Хотите новую пищу дать для словесных испражнений доктора Геббельса по поводу «сдачи в плен» секретаря Сталинградского обкома партии?.. Да, да, именно под таким соусом он и преподнесет миру очередное блюдо лжи!.. Следовательно, речь сейчас может идти не о том, чтобы вам отыскать новое прибежище под береговыми кручами, где-нибудь там у Соляной пристани, — повысил голос секретарь ЦК, как бы предугадав возражения Жаркова, — а речь должна идти о скорейшем переезде партийного и советского руководства города на левый берег.
Это решение ошеломило Алексея; он возразил:
— Наш переезд, товарищ секретарь ЦК, произведет удручающее впечатление на сталинградцев.
— А вы сделайте все, чтобы сталинградцы не чувствовали вашего отсутствия.
— Но ведь есть вопросы, которые требуют разрешения на месте.
— Правильно! Вы их и будете разрешать на местах с помощью оперативных групп обкома, при содействии уполномоченных городского комитета обороны.
Наступило молчание. Алексей Жарков тяжело дышал, морщился, растирал лоб ладонью.
— Ваше состояние мне понятно, — вдруг произнес секретарь ЦК, словно сквозь треск и шипение в трубке расслышал тяжелые вздохи Жаркова. — Вам тягостно покидать Сталинград в трудный час битвы. Но так для дела будет лучше. Плацдарм вашей деятельности неизмеримо расширится. А то вы, пожалуй, — пошутил секретарь ЦК, — забыли, что на вас область висит. Иначе, почему же тогда замедлилось строительство железной дороги Владимировка — Сталинград? Или взять, к примеру, возведение оборонных рубежей в Красноармейском районе. И тут темпы снизились. Но главная беда: продукты на исходе. На вас ложится прямая обязанность организовать их подвоз к фронту. Словом, работы вам прибавится. Кроме того, есть предложение назначить вас членом Военного совета фронта, чтобы вы вплотную занялись наведением порядка в тыловом хозяйстве армий.
На прощание секретарь ЦК, как бы спохватившись, что он слишком много времени потратил на уговоры, произнес уже сухо, беспощадно, с той непререкаемой властностью, право на которую давало его высокое партийное положение:
— Время не теряйте! За Волгу переправляйтесь сегодня же ночью. О переезде сообщите незамедлительно.
Кончилась бомбежка, перестал дергаться, скрипеть блиндаж, и все обитатели его зашевелились, разбуженные тишиной — именно ею, такой непривычной среди вечного грохота войны.
Алексей Жарков сейчас же объявил о своем разговоре с секретарем ЦК и о принятом решении перебазироваться на левый берег. Весть эта была воспринята молча и с тем стоическим хладнокровием, какое, вероятно, свойственно людям, подчиненным высшей партийной дисциплине и потому не любящим рассуждать понапрасну.
— Переправляться будем сегодня ночью, — уточнил Жарков. — Прошу никого не отлучаться. Организацию переправы поручаю секретарю обкома по транспорту.
И тут же он сам, как говорится, с ходу влез в общие хлопоты — накинул на плечи шинель и вышел из блиндажа, чтобы проверить подопечное лодочное хозяйство.
Занимался ленивый и тусклый осенний рассвет. Но здесь, под береговыми кручами, было светло как днем. Неподалеку, у приречной станции Банная, горели вагоны.
Жарков перешел железнодорожный путь и направился к разлохмаченной взрывами ветле, в сторону небольшого затончика, где хоронились моторные лодки и полуглиссеры, замаскированные ветками с той же одинокой ветлы-страдалицы, где в сторожевом шалашике обычно дозорил Овсянкин, бывший шофер, а теперь моторист, — с тех пор как в одну из поездок на Тракторный завод ЗИС был весь продырявлен осколками, и с ним пришлось расстаться…
Но что за чертовщина! Шалашик оказался пустым, и одного полуглиссера недоставало. «Уж не повез ли Овсянкин Земцова по какой-либо надобности? — нахмурился Жарков. — Ну, погодите же вы у меня, самовольщики!»
Надо было немедля прислать сюда для охраны кого-нибудь из обкомовцев. Жарков умылся, обтер лицо и шею носовым платком и хотел уже идти на КП, как вдруг его внимание привлек отдаленный металлический стрекот на реке. Решив, что это с повинной головой возвращаются «самовольщики», он присел в ожидании на кстати подвернувшийся обрубок бревна.
Стрекот между тем нарастал. Вскоре можно было разглядеть крохотное суденышко, которое с бедовым проворством развернулось и пошло к берегу, в направлении ветлы-растрепуши. Но это был не обкомовский полуглиссер. Это был обыкновенный заводской катерок — довоенное творение местной судоверфи. На коротеньком носу его, держась за поручни, порывисто подавшись вперед, стояла высокая женщина. Уже можно было разглядеть ее лицо, бледное в отсвете пожара, оттененное черным пуховым платком, очень взволнованное, с резкими чертами.
Сам взволнованный, Алексей сбежал на отмель. В тот же миг шустрый катерок ткнулся в берег. Алексей протянул руки, чтобы помочь женщине сойти, но она без всякой помощи спрыгнула на песок. Темный ее платок сбился во время прыжка на затылок — виднелся выпуклый лоб, посеченный морщинками.
— Анка! — окликнул Алексей. — Ты ли это?.. Какими судьбами?.. Ну, здравствуй же, здравствуй! — и он опять протянул обе руки.
— Здравствуй, Жарков, — отозвалась Анка, но рук так и не пожала.
— Что случилось, Анна Иннокентьевна? — Жарков насторожился. — У тебя спешное дело ко мне?
— Не на прогулку же я приехала! — последовал ответ. — С Тракторного было не дозвониться. Видимо, связь с вашим командным пунктом окончательно прервана. И вот секретарь парткома послал меня на катере… Я добралась до Комсомольского садика, но там сказали, что обкомовцы перебрались к Соляной пристани. Тогда я, не мешкая, сюда…
— И по тебе, наверно, стреляли из Домов специалистов?
— Не о том речь! — Глаза
