Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов
Савелий Никитич, признавший в генерале Родимцева, стремительно поднялся, даже прищелкнул каблуками растоптанных ботинок, чтобы подчеркнуть свою принадлежность уже к воинской среде.
— Я был сопровождающим комбата Червякова, — доложил он хриплым от излишней натуги голосом. — После потопления катера я решил, что мое место среди бойцов.
— Ваше место на переправе, капитан! Только там. Умрите, но чтоб вся моя дивизия была переправлена к ночи.
…Понурый возвращался Савелий Никитич. Но когда он увидел с каменистого взгорья Волгу — непобедимо широкую, полную неизбывной мощи от бесчисленных притоков, стариковское лицо посветлело, словно враз сдуло с него пороховую копоть.
— Что ж, принимай-ка меня сызнова, Волга-матушка! — прошептал он покаянно и призывно. — Дай мне опять на тебя опереться!.. Дай нам всем на тебя опереться и с силой богатырской собраться!
Часть третья
СТОЯТЬ НАСМЕРТЬ!
Глава десятая
Встречи, разговоры, размышления…
Пробуждение было резким, будто разом и за ноги дернули, и за плечи встряхнули. Алексей рывком, по-солдатски, поднялся с низеньких нар, прислушался… Тупой взрывчатый гул наполнял весь блиндаж. В душном и сыром сумраке подземелья поскрипывали и потрескивали еще не просохшие доски на стенах и потолке. Тоненько позванивала чайная ложечка в стакане. При сотрясениях приударял дубовой ножкой плохо привинченный к полу обеденный стол…
А еще недавно Алексею снилось, будто идет он с женой Мариной по сталинградской набережной, на ней каштаны курятся белыми душистыми свечками, вокруг иволги заливаются, повсюду, куда ни посмотришь, стройные многоэтажные дома из сплошного стекла и бетона, с бесшумно взмывающими лифтами, в каждом дворе фонтаны и прозрачные бассейны, где плещутся ребятишки и голуби, — и на душе ликующая радость: «Смотри, смотри, Мариночка, какая райская благодать кругом!», но жена почему-то молчит, и тогда он, удивленный, оборачивается и видит рядом с собой Анку Великанову, ее золотистые косы, венком уложенные, сияющие…
«Нечего сказать, идиллическая картинка!» — усмехнулся Алексей… и вдруг ему припомнилась строчка полузабытого стихотворения, и он повторил ее вслух шепотом, уже без всякой насмешки над собой, с грустным каким-то недоумением:
— Покой?.. Покой нам только снится.
Наверно для того, чтобы до конца избавиться от сна, Алексей Жарков включил свет. И сразу точно сдавил расслабленное сном тело тесный и неприютный мир нынешнего житья-бытья. По обе стороны узкого и длинного блиндажа, а правильнее сказать — штольни, прорытой в волжском берегу, высились в два-три этажа наспех сколоченные нары, где спали прямо в сапогах и френчах усталые до смерти партийные работники. Тут же на столбах и стойках, какими обычно подпирают в шахтах угольный свод, висели и маятниками раскачивались на ремнях автоматы и револьверы в кобурах. Сквозь щелястый потолок и стены при встрясках сыпалось мелкое и твердое, как дробь, глинистое крошево.
Бомбежка была сильнейшая, однако никто не проснулся. Впрочем, одни нары пустовали — те самые, на которых обычно похрапывал председатель облисполкома Земцов, и это и растревожило и раздосадовало Алексея: «Неужели опять наша местная власть самостийно решила действовать?..»
Вдоль деревянного лотка с журчащей подземной водой Жарков прошел к выходу. Здесь, у бревенчатых дверей на гигантских петлях, рядом с телефоном, прикорнул прямо на табуретке Мякишев. Некогда старательно расчесываемые волосы его сейчас спутались, свисали прядями вдоль щек. При сильных разрывах он резко вскидывал головой, а проснуться так и не мог: сказались бессонные ночи.
Жаль было будить молодца, да делать нечего! Алексей затряс его за плечи, и тряс до тех пор, пока не заголубели, не вспыхнули знакомыми огоньками всегда внимательные и настороженные глаза бессменного помощника, и затем спросил с нарочитой сердитостью:
— Небось проспали Земцова, а?
— Нет, не проспал, — ответил Мякишев, вскочив и рывком головы забрасывая волосы на затылок. — Перед самым рассветом Земцов ушел, а куда — не доложил. Только сказал, что скоро вернется.
— Ладно, посмотрим… Какие еще новости?
— Неутешительные, Алексей Савельевич. Звонил секретарь горкома из Комсомольского садика, с прежнего нашего КП. Сообщает: в сложенные боеприпасы угодил вражеский снаряд. Жертв, к счастью, нет.
— Легко отделались! Чай, все на милость судьбы уповают. А ведь было сказано: не геройствуйте попусту, переезжайте сюда, поближе к Соляной пристани!
— Вероятно, стеснить нас побаиваются.
— Экие, подумаешь, деликатные дамочки!.. Чтоб немедленно перебирались к нам. Так и передайте, если снова позвонят.
— Слушаюсь, Алексей Савельевич.
— Ну, что там еще?
— Только вы заснули, явился наборщик. Говорит, типография полностью разрушена, «Сталинградскую правду» не на чем печатать.
— Проклятье! Что же вы меня сразу не разбудили?
Мякишев опустил глаза, как бы признавая свою вину.
— Жалеете меня, Мякишев?.. Черт с вами, жалейте! А только нам без своей кровной газеты нипочем нельзя! Что народ подумает? Он скажет: нет газеты — нет и партийного и советского руководства в городе. Значит… Значит, свяжитесь сейчас же с левым берегом и разыщите Водянеева. Пусть налаживает выпуск «Сталинградской правды» в районной типографии! Передайте ему: без свежего номера газеты чтоб не являлся!
— Хорошо, передам, Алексей Савельевич.
— Так звоните же, черт побери! Чего вы медлите?.. Или забыли еще какую-нибудь горькую пилюлю преподнести?
Но Мякишев был тонкий и по-своему деликатный человек; он считал, что начальству не следует до конца портить настроение.
— Алексей Савельевич! — объявил он с улыбкой торжества и даже некоторого удивления. — А ведь директор «Красного Октября» приглашает вас и Земцова помыться сегодня в баньке.
— Это что: шуточка для поднятия духа? — нахмурился Жарков.
— Да нет же, Алексей Савельевич, — принялся убеждать Мякишев. — Правда, сначала я тоже не поверил: весь поселок заводской разрушен, а у них там банька! Но директор клялся и божился. Он сообщил, что в бане мылся нарком танковой промышленности Малышев и остался весьма доволен. А сегодня будто бы собирается помыться Шереметьев, заместитель наркома черной металлургии… Так что же прикажете ответить директору «Красного Октября»?
— Ответьте, что ежели сегодня немцы не устроят горячей бани, то приедем. Обязательно приедем!
В штольне у Жаркова имелся кабинет, отделенный от общего помещения фанерной перегородкой. После разговора с Мякишевым он прошел прямо туда, зажег свет и, прежде чем сесть за письменный стол, бросил привычно-заботливый взгляд на лампу «Катюшу», сотворенную завхозом из гильзы 76-миллиметрового снаряда (в нее, за отсутствием керосина, заливали бензин с солью), на фарфоровую пепельницу с надписью «Жена, не серди мужа», на снарядную головку — отныне уже мирную чернильницу, на круглое зеркальце в простенке, на торчащие, рядом с картой области, лосиные рога с повешенной на них каской…
На столе, поверх других, лежала синяя папка с
