Поколение - Николай Владимирович Курочкин
— Вы же знаете, что я отвечу.
— Знаю. Значит, в целом ты сам себя и опроверг, а частности нужно своими глазами рассматривать и не слушать чужую трепотню. Вот так-то.
Парень насупился и молча старался проткнуть гнущейся пластмассовой соломинкой вишенку на дне стакана.
— Вы не учитель, — задумчиво произнесла Аня, — вы тоже из райкома. А мы из педагогического, с инфака, курс вам тоже сказать?
— Это мы сами выясним, — нахмурился Шумилин. — Татьяна Андреевна, запишите и завтра к институту подошлете решетчатую карету и пять мотоциклистов с пулеметами.
Все засмеялись, даже Андрей, продолжая злиться, захмыкал.
— Ой, Татьяна Андреевна, — по-женски ловко сменила тему Аня. — У вас же гвоздики совсем поумирали! Андрюша, попроси у бармена вазу — букет жалко.
— Мне он не даст…
Первый секретарь сделал многообещающий жест.
— Хрустальную или из чешского стекла можно? — поиздевался бармен.
— Можно бы и повежливее…
— Иди-иди, перестарок! — громко крикнул вдогонку «выпускник» МГИМО.
— Не получилось, — садясь, объяснил Шумилин. — Ладно, нам уже уходить пора, тем более мы обещали недолго посидеть.
— Да что вы! — раскраснелась Аня. — Давайте еще поспорим, а?!
— Хватит уж, — буркнул Андрей.
А тем временем у стойки разворачивались драматические события: угрожающей походкой, словно собираясь ударить в ухо, Локтюков подошел к бармену и что-то сказал, кивнув в сторону краснопролетарского руководителя. Лицо укротителя коктейлей окаменело, под наморщенным лбом началась борьба самолюбия и расчета, но поскольку у схватившихся сторон оказались разные весовые категории, бармен после колебаний полез под стойку, долго там копался, потом его побагровевшее лицо снова появилось на поверхности. Он аккуратно вытер полотенцем блестящий сосуд, приблизился к столику, с уважительным укором глянул на начальство:
— Вазы, честное слово, нет. Может, это подойдет?
И поставил на середину стола сияющий никелированный кубок городской спартакиады, три дня назад похищенный неизвестными хулиганами.
— Откуда это у вас? — ошеломленно спросил Николай Петрович.
Барменское самолюбие сделало последнюю попытку вырваться из стального захвата, но было окончательно прижато к ковру.
— Какой-то парень вместо денег впарил: не поднимать же шум из-за полтинника!
— Локтюков! — закричал Шумилин на весь зал.
Посчитав, что первого секретаря бьют, глава оперотряда, расшвыривая стулья, выскочил из вестибюля и замер, увидев знакомый серебряный сосуд, в который ничего не подозревавшая Аня уже поставила понурившиеся гвоздики.
14
Благосклонно глядя на себя в зеркало и пританцовывая, Шумилин ездил по щекам трескучей электрической бритвой. Выпадают редкие дни, когда чувствуешь себя победителем жизни, сегодня у него был именно такой день: он даже проснулся с ощущением легкости, чего с ним давно уже не случалось.
Весь вчерашний день здорово напоминал счастливую концовку плохого детектива: примчавшийся по звонку инспектор Мансуров опросил бармена и нескольких ребят, постоянно пасшихся, чуть не ночевавших в дискотеке, заверил райкомовцев, что остальное — вопрос техники, и обещал позвонить утром. Прощаясь, он пожимал руку краснопролетарского руководителя с каким-то особенным уважением.
Шумилин пошел провожать Таню домой, и они еще долго бродили по темным улицам, сгрудившимся у подножья сияющего стеклом проспекта. Несколько раз им встречались дружинники; некоторые оперотрядники узнавали первого секретаря и поглядывали на него с тем выражением, какое бывает у детей, вдруг выяснивших во время турпохода, что учительница тоже очень любит сладкое и до смерти боится лягушек.
Потом они сидели на широкой и низкой скамье, передвинутой кем-то с автобусной остановки в глубь заросшего, почти поленовского дворика. Шумилин вновь и вновь рассказывал Тане о происшествии в райкоме, не переставая изумляться, что кубок отыскал именно он.
— А если бы эта Аня не вспомнила про цветы? Представляете? Дарите девушкам цветы!
— Представляю, — отозвалась Таня и добавила: — А ребята мне чем-то понравились, хотя я с ними и не согласна. Но ведь Андрея вы только переспорили, а не переубедили. Правда, половина из его слов — всего лишь мальчишеское высокомерие; вспомните себя в его возрасте.
— Я помню. Но есть разница: когда мне в восемнадцать лет что-нибудь не нравилось, я — наивно, конечно, — но рвался переделывать, а не хныкал, почему мне не сделали того или не приготовили этого!
— А может, в чем-то они правы? Может быть, их тоже нужно выслушать и понять? Знаете, я скажу банальность, но у врачей есть клятва Гиппократа — это потому, что от них зависят жизни. Но не только ведь от медицины люди зависят…
— Вот так, да? Срочно введем клятву комсомольского работника! А первой заповедью тоже будет: «Не вреди!» — Шумилин шуткой попытался вернуться в прежнее русло и замолчал, а продолжил совершенно серьезно, словно совсем другой разговор. — Вот вы говорите, мы делаем что-то не так, но разве у вас — если так уж нравятся медицинские параллели — достаточно заглянуть в справочник лекарств, и все будут здоровы? Эти Андрей и Аня — ребята неплохие, но они, возможно, потрудней даже тех, кто в райком забрался…
— А что будет тем, когда их найдут?
— Плохо будет. Статьи я не помню — надо у Мансурова спросить.
— А от вас это будет зависеть?
— Все, что зависело от меня, я сделал.
— Все? Я думала, вы добрее.
— Что ж поделаешь?
— Наверное, ничего. Я замечала, когда врачи становятся большими руководителями, обычно это отражается на их пациентах. За все приходится платить. Я слышала, вас в горком приглашают?
— Приглашают в гости. Работу в горкоме мне пока никто не предлагал. А за свою карьеру — вас не смущает такое слово? — я расплачиваюсь собой… Понимаете, собой, а не другими. Вот так!
Шумилин встал, закурил, и они молча пошли домой. У самых дверей Таня остановилась, внимательно и удивленно посмотрела ему в глаза, а потом, улыбнувшись, протянула руку.
Они договорились созвониться и увидеться.
…Шумилин добрился, струей одеколона, как из маленького огнетушителя, немного остудил жар воспоминаний, затем долго одевался перед зеркалом и натер себе шею, подбирая галстук, а когда выглянул в окно, обнаружил, что водитель подал машину с редкой пунктуальностью. Прыгая через ступеньку и легкомысленно размахивая кейсом, первый секретарь выпорхнул на улицу и, ослепленный солнцем, остановился, дожидаясь, пока рассеются синие пятна перед глазами.
— Какого человека катаю! — уважительно покачал головой Ашот, открывая перед начальством дверь «Волги», не пожарной, как обычно, а блистательно-черной, с розовыми занавесочками.
— А где наша машина? — полюбопытствовал Шумилин, усаживаясь.
— Коробка полетела. Начальник колонны плакал, когда этого орла давал… Слушай, а как ты его нашел?
— Кого?
— Ладно, не притворяйся! Бокал этот…
— А-а, кубок! В общем, случайно…
— Э-э, не надо своим ребятам-то вкручивать!
— Понимаешь, Ашот, — задумчиво начал первый секретарь, —
