Михаил Бубеннов - Орлиная степь

— Кто?

— Все наши руководители.

— Ид-диоты! — сквозь зубы выговорил Леонид. — Они клевещут на все село. Разве народ сейчас такой?

— Народ не такой, а среди народа всегда найдутся люди вроде Орефия Северьянова, — заметила Хмельно.

— Что он может сделать, ваш Орефий?

— Я сама, слышала: он угрожает.

— Иные любят грозиться.

— Он может и сделать.

— Паника! Может, ты одна испугалась?

— А почему бы мне и не испугаться? — спросила Хмелько с вызовом. — Да, я боюсь!

У нее внезапно перехватило горло. Она взглянула на Леонида совершенно беспомощно, по-детски.

— Ну, вот что!.. — сдаваясь, заговорил Леонид. — Я беру твой мотоцикл, а ты садись на Соколика и возвращайся в село. Коня передашь Ваньке Соболю. Он будет на поминках. Пусть везет продукты. И самое главное: сдашь на почту вот это письмо.

Хмелько взяла из рук Леонида письмо.

— В Центральный Комитет? О чем?

— Тут его мысли о целине, о совхозе, — ответил Леонид.

— Куприяна Захарыча?

— Да.

На дороге в село показались два всадника. Это были Иманбай и Бейсен. Они тоже ехали на похороны.

От боли так раскалывало голову на части, что Ванька Соболь несколько секунд выл со смертной тоской. Потом, с ужасом ощущая, как куда-то проваливается сердце, он вдруг услышал, что совсем рядом кто-то мощно сопит огромными ноздрями. Соболь открыл глаза и, увидев, что вокруг темным-темно, поспешно, с испугом приподнялся, упираясь ладонями во что-то мягкое, вероятно в расстеленный под ним ватный пиджак. Разве сейчас ночь? Но почему ночь, когда должен быть день? Да и где он? Что с ним? И, наконец, кто это сопит рядом с ним в кромешной темноте?

Ванька Соболь начал панически обшаривать место, где спал, а может быть, и умирал. В это время вблизи кто-то оглушительно фыркнул — у Соболя так и обмерло сердце. Наконец он догадался, что около него конь, а сам он скорее всего в рыдване. Да, да, так и есть. «Где же вожжи?» — мелькнуло безотчетно в гудящей голове Ваньки Соболя. Он опять начал шарить вокруг себя, но вожжей в рыдване не нашел — вероятно, они упали и обмотались вокруг ступицы. Потому конь и стоит. Куда же он, Соболь, ехал? В Заячий колок? Нет, он не помнил, чтобы ехал в степь. Но сейчас он был, конечно, в степи. Вон вдали, в разных местах низко над землей вспыхивают, колышутся и мерцают красноватые огни, а в воздухе густо пахнет гарью. Стало быть, близко палы. Огонь бушевал в степи весь день, вырвался из-под власти людей, разошелся по раздольям широко-широко да и сейчас не может угомониться — мир сгинул во мраке, а огонь все мечется, все выискивает и выискивает бурьянистые залежи.

Значит, он все-таки ехал в Заячий колок?

Кое-как Ванька Соболь слез с рыдвана. Он угадал: вожжи действительно обмотались вокруг ступицы, да так, что их, вероятно, и не распутать в темноте. Соколик со свернутой набок, к одной оглобле, мордой стоял на целине, но дороги перед ним не было. Так что же, он заблудился в степи? Не мудрено. Молодому, неопытному коню ничего не стоит сбиться ночью с дороги, совсем недавно едва обозначившейся на целине. Соболь еще раз пошарил вокруг рыдвана: под руку попадались дернины типчака и мелкое разнотравье. По всем приметам выходило, что Соколик, пока не упали с рыдвана вожжи, успел вывезти его далеко в степь. Возможно, Заячий колок совсем уже близко. Но где же он? Где? В какой из четырех сторон?

Молчала окутанная теменью степь. Как ни привычен к ней был Ванька Соболь, но и ему жутковато стало от ее необычайной тишины и от тех огней, что блуждали по ее раздольям. Хотя бы какая-нибудь ночная птица окликнула да взмахнула крылом над головой! Но где там! Знать, ни одной живой души в этой черной пустыне, один он, Ванька Соболь, да неразумный Соколик, еще не знающий, как опасно сбиваться здесь с пути.

Но ведь надо было что-то делать!

Ванька Соболь опустился на колени у правого переднего колеса рыдвана. Ой, и трудно же распутывать измазанные дегтем вожжи! Но во много раз труднее — обрывки дневных воспоминаний; они как нити в спутанном мотке: концов много, а за какой ни потянешь, весь моток запутывается еще больше. Невероятно, мучительно трудно! Однако плачь, а распутывай, разнесчастный ты Ванька Соболь!

Вначале Ваньке вспомнилось, как он ездил днем на Соколике по всему Лебяжьему. Как это могло случиться? Ведь он, Соболь, соскочил с рыдвана и лег спать у дороги в степи, а Багрянов один уехал в Лебяжье. Ах да, его разбудили и увезли в Село ребята из бригады Громова. Потом хоронили Куприяна Захаровича. Где же его хоронили? Вроде бы не на кладбище, а в центре села? Нет, в центре села Хмелько отдала ему Соколика, а вокруг стояла толпа. Похоронили в конце концов Куприяна Захаровича или нет? Да, конечно, похоронили, иначе не было бы и поминок в его доме. А поминки были, это точно. Рядом с Ванькой за столом сидел Орефий Северьянов. Одну поллитровку водки Орефий сразу же незаметно для людей опустил в карман своих брюк, а над двумя стоящими на столе сделал на виду у всех ограждающий жест ладонью. «Живем!» — шепнул он тогда Ваньке. Почему же их, так подружившихся за столом, колхозники связывали и обливали водой? За что? Нет, сначала они с Оре-фием ругали Багрянова и всех новоселов за то, что они погубили Куприяна Захаровича, а когда их стали одергивать — полезли в драку. Вот как было дело. Но почему они, после того как их облили водой, пели песни? Ерунда какая-то: песни на поминках! Ох и Орефий! Ох, Орефий! Это ведь он запевал. Ну, а потом что же? Отпустили их? Значит, отпустили, если они с Орефием да его дружками ездили в рыдване по селу… Где же этот проклятый Орефий и его друзья? Как они отпустили его ночью в степь?

Где-то вдали прогремели выстрелы. Соболь оторвался от вожжей и долго, окоченев от страха и досадуя, соображал, где прогремели эти выстрелы, в какой из четырех сторон. Но нет, совсем отказалась работать его дурная голова! Кто же мог стрелять ночью в степи? И отчего такая стрельба? Опять у Заячьего колка? Но ведь волчица уже убита…

Никогда в жизни Ваньку Соболя не пугало одиночество в степи — ни днем, ни ночью. Но теперь ему стало очень тревожно. На счастье, ему вскоре удалось распутать вожжи. Едва он сел в рыдван, как застоявшийся Соколик тронул вперед, и Ваньке немного полегчало оттого, что он куда-то едет, а не стоит на злополучном месте, где он спал или умирал этой ночью.

Соболю оставалось одно — довериться Соколику; невольно думалось, что если он смело идет вперед, то, значит, чует путь. Но вскоре Соболь спохватился: «Куда же я еду-то?» Он вновь начал осматриваться по сторонам. Но что можно было увидеть сейчас в степи? Темень да огни. И вдруг Соболь резко натянул вожжи. Почему Соколик идет туда, где много огней? Ведь у Заячьего колка не должно быть палов — там нет залежей. «Дурак ты, дурак!» — обругал он Соколика и круто повернул его вправо, в сплошную тьму.

Он ехал без дороги долго, очень долго — под колесами рыдвана все стелилась и стелилась целина. Черной пустыне не было ни конца, ни края. Но вот под копытами Соколика вдруг зачавкала грязь, а колеса рыдвана врезались в землю. «Солончаки!» — ахнул про себя Соболь, останавливая коня. Зная, что на целинном отрезке пути в Заячий колок нет солончаков, Соболь после минутного раздумья повернул Соколика обратно и, не зная, куда теперь ехать, время от времени принимался бездумно дергать одной правой вожжой. Незаметно для себя он сделал большой круг по целине. Когда Соколику надоело крутиться на одном месте, он потянул из рук Соболя вожжу, и Соболь покорно отдал ее, уже наверняка зная, что плутает в степи безнадежно.

Впереди в кромешной тьме вдруг показался гребень огненной лавины. Намотав, вожжи на руки, Ванька Соболь около минуты оторопело наблюдал, как растет, поднимается лавина на его пути. Только потом он догадался, что это всходит луна. Но почему она показалась в этой стороне?

Повернув назад, Соболь вдруг ясно расслышал, как далеко впереди снова прогремели выстрелы. «Правильно, там Заячий колок!» — сказал себе Соболь и хлестнул Соколика вожжами, заставляя его бежать рысью, твердо веря, что скоро, очень скоро закончится его ужасное блуждание среди ночи.

В стороне, но не так уж далеко с силой пронзили тьму два снопа света. Машина? Откуда она? Нет, это, конечно, трактор: огни двигались не быстро. Но почему трактор здесь, перед Заячьим колком? Ведь бригада пашет за колком! А может быть, он давным-давно миновал бригадный стан и плутает где-нибудь поблизости от Лебединого озера? Вот оказия! Да, стыдно будет признаваться новоселам, что блуждал в степи, но делать нечего — надо ехать к трактору. Интересно, кто же пашет? Только бы не Костя Зарницын.

Вскоре шум трактора стал слышен ясно. Соболь остановил Соколика, по его расчетам, прямо у пахоты. Соскочив с рыдвана, он взял коня под уздцы, боясь, что тот испугается шума и света, и попутно ощупал ногой землю, чтобы не оступиться случайно в борозду. Но поблизости, как ни странно, не было пахоты. Куда же и зачем идет трактор чистой целиной? И почему делает такие зигзаги?