Михаил Бубеннов - Белая береза

Бубеннов Михаил Семенович

Белая береза

Михаил Семенович БУБЕННОВ

БЕЛАЯ БЕРЕЗА

Роман

СОДЕРЖАНИЕ:

Часть первая

Часть вторая

Часть третья

Часть четвертая

Часть пятая

Часть шестая

Лидия Фоменко. О романе Михаила Бубеннова "Белая береза"

Во поле березонька стояла,

Во поле кудрявая стояла...

(Из народной песни)

Острою секирой ранена береза,

По коре сребристой покатились слезы.

Ты не плачь, береза, бедная, не сетуй,

Рана не смертельна - вылечится к лету.

Ал. К. Толстой.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Шумел листопад. Леса покорно и печально, почти не стихая, порошили багряной листвой. Горестный, все заглушающий шорох властно заполнял лесную глухомань. Опавшими листьями осень щедро выстилала все дороги и поляны. Когда налетал ветер, тучи мертвой листвы поднимало от лесов, легко кружило в просторной вышине и несло на восток, - и тогда казалось, что над унылой осенней землей бушует багряная метель.

Шум листопада наполнял душу Андрея тоской и тревогой. В полинявшей гимнастерке, со скаткой шинели и винтовкой, он шел усталым шагом, часто обтирая запыленное лицо пилоткой, и - случалось - сам удивлялся, что идет: так иногда плохо чувствовал под ногой землю. Эта осень ворвалась в родные места хотя и в положенное время, но все же, как думал Андрей, особенно внезапно и дерзко. Андрей не мог смотреть спокойно на сверкающие холодной позолотой леса, на голые, обнищавшие поля, смотреть и видеть, как всюду торжествует жестокая сила осени.

В полдень, остановившись на вершине высокого холма, Андрей выпрямился во весь свой рост и с усилием огляделся вокруг. На дорогах, в пыльной мгле, гудели машины, грохотали обозы, двигались колонны солдат. В осеннем поднебесье, сверкая на солнце, тянулись на восток немецкие самолеты; они с воем бросались на дороги, и земля тяжко ахала, и над ней взлетали черные кудлатые султаны дыма. Тяжело вздохнув, Андрей разгоряченно воскликнул:

- Какая осень! Какая осень!

Отделенный командир сержант Матвей Юргин, высокий, смуглый и угрюмый сибиряк, спросил тревожно:

- Что с тобой, а? Почему ты... такой?

- Ты видишь, какая осень?

- Осень шумная...

- Страшная, - возразил Андрей.

- Ты захворал, - убежденно заметил Юргин.

Дивизия отступала глухими проселками, а то и бездорожьем, по темному и болотистому ржевскому полесью.

На склоне небольшого пригорка, у самой дороги, одиноко стояла молоденькая береза. У нее была нежная и светлая атласная кожица. Береза по-детски радостно взмахивала ветвями, точно восторженно приветствуя солнце. Играя, ветер весело пересчитывал на ней звонкое червонное золото листвы. Казалось, что от нее, как от сказочного светильника, струился тихий свет. Было что-то задорное, даже дерзкое в ее одиночестве среди неприглядного осеннего поля.

Увидев березу, Андрей сразу понял, что самой природой она одарена чем-то таким, что на века утверждало ее в этом поле. И Андрей внезапно свернул с дороги. Он подошел к березе, и ему вдруг показалось, словно что-то рвется в груди...

С детских лет Андрей любил березы. Он любил смотреть, как они, пробуждаясь весной, ощупывают воздух голыми ветвями, любил всей грудью вдыхать запах их листвы, густо брызнувшей на заре, любил смотреть, как они шумно водят хороводы вокруг полян, как протягивают к окнам ветви, густо опушенные инеем, и качают на них снегирей...

Матвей Юргин с дороги окликнул Андрея. Тот не обернулся, не ответил, - торопясь, сбрасывал скатку шинели. Тогда Юргин вернулся к Андрею и, схватив его за руку, спросил с еще большей тревогой:

- Да ты что, Андрей? Что с тобой?

Андрей взглянул на сержанта, как не смотрел никогда, и сказал, подаваясь грудью вперед:

- До каких же пор? До каких?

Юргин никогда не видел Андрея таким. Это был солдат кроткого, доброго нрава; на его красивом задумчивом лице всегда ровным светом светились родниковые глаза. Что с ним стало? Лицо Андрея горело темным сухим румянцем, глаза были полны глухой тоски и слез, а губы, потрескавшиеся на солнце, схватывала дрожь. И шептал он запальчиво:

- До каких мест?

- Ну, ну, - поняв наконец, Юргин попытался урезонить Андрея. - На это командиры есть. Они знают. Дадут приказ - встанем. Что ты, в самом деле, весь горишь?

Андрей вдруг опустился на землю у березы и с минуту не трогался с места, прикрыв руками глаза. Потом взглянул на запад. Там стояла, занимая весь край неба, багрово-дымная темь. В ней вспыхивали зарницы. А по унылым осенним полям все мела и мела лиственная метель. И Андрей с тяжелой болью в голосе спросил:

- И зачем они пришли к нам? Зачем?

Юргин промолчал, понимая, что Андрей не ждет ответа, и поднял его скатку с земли. Тогда Андрей, не оборачиваясь на восток, где стояло темное еловое урочище, доверчиво сообщил:

- За лесом - Ольховка.

- Твоя? - удивился Юргин.

- Моя...

И Андрей еще с минуту сидел у березы, не трогаясь, прикрыв руками глаза...

II

Батальон долго шел сквозь дремучее урочище. Здесь было душно от запахов сырости и застойной тишины. По сторонам от вязкой дороги вздымались могучие замшелые ели. Под ними стояли, немощно сгибаясь, худосочные заржавленные ольхи, от рождения не видевшие солнца. На полянах и проредях виднелись гнилые болота с вонючей рыжей водой.

Под вечер батальон вышел из урочища, и все увидели впереди открытое просторное взгорье и на нем - большую деревню. Это и была Ольховка. Повсюду над ней высоко держались ветвистые березы. Мягкий и радостный свет, исходящий от их атласной бересты, весело освещал все взгорье. Солдаты прибавили шаг. Поднявшись к деревне, многие из них сразу же свалились передохнуть у крайних домов, у огородных плетней. Большая группа солдат с флягами столпилась вокруг колодца у околицы.

Сюда завернул и Андрей. Лицо его было густо покрыто пылью, а в глазах - чудилось - мелькали отблески тех зарниц, что обжигали темный запад. Матвей Юргин вне очереди наполнил его флягу водой. Сделав несколько шумных глотков, Андрей опустил флягу к груди, взглянул на деревню. Его словно бы оживила родная вода. Теперь, когда он был уже в Ольховке, сами собой, как ненужные, отлетели думы, что мучили по пути к ней. Оставалось довольствоваться тем, что дарила скупая жизнь, - не всем она дарила даже это...

Опираясь на изгородь, завинчивая свою флягу, Матвей Юргин с привычной сдержанностью похвалил:

- Однако хороша у вас вода!

- Вода у нас особая, такой не найти, - отозвался Андрей. - Вот сейчас выпил - и не знаю, что стало со мной: и освежило и обожгло!

- Брось, - угрюмо сказал Юргин. - Береги душу.

Он прицепил к поясу флягу и посоветовал:

- Вон комбат едет. Отпросись - и зайди домой. Только, гляди, ненадолго...

Андрей разом оторвался от изгороди.

- Где он?

К, околице выехало несколько верховых. Впереди, на высоком гнедом коне, в распахнутом сером плаще, командир батальона, старший лейтенант Лозневой. У него было узкое и сухое лицо с острым, слегка висячим носом, а под большим козырьком фуражки с малиновым околышем - в тени - холодноватым железным блеском отсвечивали осторожные серые глаза. Редко менялось застывшее, невеселое выражение его лица; если случалось, он улыбался криво, одной левой щекой.

Андрей побаивался комбата. Но теперь, забывая обо всем, он с необычайной решимостью, широким шагом пошел прямо на него. Остановив коня, Лозневой обернулся в седле и о чем-то заговорил со своими спутниками, указывая рукой на запад, - на запястье висела казачья плетка с резной рукояткой. Андрей подошел к Лозневому и, в отчаянии перебивая его, воскликнул:

- Товарищ комбат! Товарищ комбат!

Лозневой круто повернулся в седле.

- В чем дело? Что за крик?

- Это моя деревня! Здесь мой дом, товарищ комбат! - доложил Андрей растерянно. - Разрешите зайти? Я догоню!

- Где дом? - сурово и подозрительно спросил Лозневой.

- Да вон там, в том краю!

Приставив ладонь к козырьку фуражки, Лозневой посмотрел в ту сторону, куда указывал Андрей. Солнце ярко осветило часть его лица и птичий висячий нос. Криво усмехаясь, он спросил:

- Закуска будет?

- Что вы, товарищ комбат, да вволю!

- Тогда веди! - вдруг приказал Лозневой. - Тебе повезло: здесь ночевка. - Подбирая поводья, он обернулся к остальным верховым. Размещай, Хмелько, людей. Костя, за мной!

- Есть! - и вестовой тронул коня.

В деревне было беспокойно. У многих домов хозяева заколачивали досками ставни. Около телег метались женщины. Они кидали на телеги мешки и узлы из пестрого рядна, усаживали на них ревущих ребят. Над улицами неслись крикливые голоса:

- Бабы, грузи! Вон она, армия, все идет!

- Господи, хоть бы к ночи выехать!

- Торопись, бабы, чего встали?

Под сильным загаром на щеках Андрея проступил румянец. Ему вдруг стало так душно, что он не выдержал и расстегнул ворот гимнастерки. "Уходит народ", - понял Андрей.