Михаил Бубеннов - Орлиная степь

Михаил Семенович Бубеннов

ОРЛИНАЯ СТЕПЬ

МИХАИЛ БУБЕННОВ

«Здесь, на открытом месте, в таком жестоком бою, как святая, выжила эта береза — красивое песенное дерево. Сама природа поставила ее здесь для украшения бедного в убранстве поля, и, значит, сама природа даровала ей бессмертие…»

Сколько трепетной нежности, сыновнего поклонения перед вечностью природы вложено в эти строки, сколько веры в непобедимость и стойкость советского человека в трудную годину жизни. Образ родной белой березы вошел в сердце и сознание писателя с самого раннего детства — М. Бубеннов родился и вырос среди лесов и степей Алтая.

Десятилетним мальчиком в девятнадцатом году, он наблюдал ожесточенные сражения сибирских партизан с белогвардейской контрреволюцией. Гражданская война в Сибири оставила неизгладимый след в душе будущего писателя и в дальнейшем сыграла большую роль в литературной его судьбе.

Окончив в 1927 году ученье в Веселом Яре, Михаил Семенович Бубеннов переезжает в Сорокинский район Алтайского края учительствовать. И здесь, в селе Верх-Камышенка, с головой окунулся в самую гущу боев, знаменующих собой эпоху великого переустройства деревни. Заведующий начальной школой, секретарь комсомольской ячейки, он принимает непосредственное участие в разгроме кулачества. В это же время Бубеннов пробует писать. Губернская газета «Красный Алтай» печатает его очерки, стихи, рассказы.

Летом 1929 года он едет в Москву на 1-й съезд крестьянских писателей. Выступление Горького на этом съезде положило начало серьезному литературному ученью Бубеннова. По возвра-, щении на Алтай он, воодушевленный речью Горького, пишет повесть «Гремящий год». Эта повесть еще несовершенна в литературном отношении, но в ней чувствуется живое и горячее дыхание тех лет.

Давно отгремели партизанские бои в Сибири, но живые картины гражданской войны, воспринятые в детстве образы героев, сражавшихся за великое дело революции, ценнейшие исторические документы, собранные во время поездок по Сибири, нашли отражение на страницах повести «Бессмертие» (1940).

Великая Отечественная война застала Бубеннова за работой над большим романом о партизанском движении на Алтае, о борьбе с колчаковщиной.

В тяжелых боях, в походах, в сырых окопах и землянках познавал Бубеннов — сперва солдат-минометчик, затем сотрудник дивизионной газеты — душу советского человека, его богатырский дух и непреклонную стойкость. Мысль о «Белой березе», романе, воспевающем красоту подвига русского солдата, не покидала его ни на минуту. Бубеннов писал книгу в перерывах между боями, в тесной землянке, при слепой коптилке, карандашом в окоченевших от холода пальцах. Он отрывал время от сна и отдыха. И, возвращаясь с войны, он в вещевом мешке за плечами как самый дорогой трофей, завоеванный в сражениях, вез домой первую книгу «Белой березы». Напечатанная в 1947 году в журнале «Октябрь», глубоко поэтическая книга эта была отмечена Сталинской премией первой степени и — что самое дорогое для литератора — любовью читателей.

В этой книге проявились замечательные черты таланта Бубеннова: глубина мысли, четкость и яркость характеров и языка, неподдельный творческий темперамент.

Через пять лет была опубликована вторая книга романа «Белая береза». Писатель приступил к работе над третьей, заключительной книгой, когда начался великий поход советской молодежи на целинные земли. Юноши и девушки с великим воодушевлением откликнулись на зов партии. Молодые покорители целины — люди чистой души, преданные родине, неустрашимые в борьбе с трудностями.

С самого первого дня писатель-коммунист Бубеннов — в центре событий, развернувшихся на землях родного Алтая.

И вот — «Орлиная степь», роман о наших современниках. Главный его герой — Леонид Багрянов. Он беспредельно влюблен в жизнь, в свой труд, в человека-созидателя. У него орлиное мужество, орлиный взор, орлиный полет мечты. Такой человек сумеет повести за собой, и он ведет молодежь на подвиги во имя родины, во имя счастья людей на земле.

Смело открывайте эту книгу, читатель, и перед вами встанут необъятные просторы алтайских степей, где вечная юность нашего века совершает чудеса; вы услышите взмахи орлиных крыльев, нежнейший звон колосьев, биение влюбленных сердец и музыку богатого и прекрасного русского языка.

Александр АНДРЕЕВ

Михаил Бубеннов

ОРЛИНАЯ СТЕПЬ

р о м а н

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Утром в степи появились орлы. Они прилетели сюда издалёка — на властный зов жизни. Немного отдохнув, они вновь поднялись с земли и, быстро набрав высоту, достойную их могучего, вольнолюбивого племени, тут же ворвались в незримо кочующие над степью воздушные потоки: нет ничего сильнее чудесной страсти парящего полета! Расправив бурые, со светлыми пёстринами, ловкие и чуткие крылья, лишь изредка трогая ими воздух, орлы начали стремительно выписывать в раздольном поднебесье огромные круги.

Дождавшись своего часа, степь уже выходила из-под снега. Там и сям бездонно мерцали темной синью озера и залитые полой водой низины, и над ними, не стихая, мельтешило охочее до приволья, разогретое призывами весны неугомонное птичье царство. Кое-где ослепительной белизной сверкали на солнце голые березовые перелески. Огромными серыми шкурами лежали проталины ковыльной целины. Но даже зоркое орлиное око не могло разглядеть, где край этой необъятной степи.

Под вечер, вдоволь налюбовавшись степным привольем, орлы попарно опустились на землю, чтобы выбрать места для ночевки. Одна пара, припоздав, шумно снизилась на проталине с куртинами низкорослых, но непролазных тарначей. Едва коснувшись земли, орел сделал несколько сильных, порывистых прыжков, расплескивая помятый ковыль, затем вдруг замер на месте и предостерегающе щелкнул стальным клювом. Тут же позади остановилась его подруга. Крупные и красивые птицы, не двигаясь, некоторое время сторожко и зорко осматривались вокруг. Здесь было надежное для поселения место. Куртины тарначей забиты колючими шарами перекати-поля, а над изрытой сусликами целиной всюду поднималось густое, обтрёпанное разнотравье. На фоне далекой кромки неба торчали кисти полыни и бескиль-ницы, висели пустые колоски житняка и метелки лисохвоста. Особенно высоко поднимались сизые кусты волоснеца да покрытые шерстистым войлоком стебли медвежьего уха.

Успокоясь, орлы вышли на чистень и долго стояли здесь рядом, стояли мирно и величаво, задумчиво щуря на вечернюю степь мудрые глаза.

Через несколько дней, обжив в тарначах уютное место, орлы начали строить гнездо. Иногда, заспорив о чем-то, они бросались друг на друга, гулко хлопая тугими крыльями, а спустя время, успокоясь, видели, что все собранное для гнезда было раскидано вокруг или висело на ветках таволожки.

И работа начиналась сначала.

Это были молодые орлы. Они строили первое в своей жизни, гнездо…

Озаренная весной света, высоко вздымалась над землей Москва. Как никогда в другое время, открывала она теперь свои просторы. Даже с большой высоты нельзя было объять ее одним взглядом.

У нее не было границ; казалось, она расходится проспектами и бульварами во все концы нашей страны. И над всей ее беспредельной панорамой в солнечном половодье ослепительно поблескивало белое каменье и стекло, жарко вспыхивало золото…

Леонид смотрел на город из окна.

— Все любуешься? — спросила мать. — Да, смотрю… — ответил Леонид.

— Отсюда-есть на что посмотреть! Одна красота! Не то что из нашего оврага…

— Не вспоминай!

— Не на земле — в земле жили.

Прасковья Михайловна перестала греметь посудой и выпрямилась у стола. Она была маленькая, сухонькая, с пучком седеньких волос на затылке, в простенькой, но опрятной юбке и кофте из немаркого материала. Быстрым взглядом светлых глаз Прасковья Михайловна окинула стены комнаты в бирюзовых обоях и ее бедное убранство и вдруг даже порозовела от избытка счастья. Так случалось уже много-много раз за месяц жизни в этой новенькой и чистенькой комнате в огромном нарядном доме— на такой высоте, что дух захватывало…

— Теперь нам здесь жить да жить! И счет годам не вести! — вновь заговорила она, но уже счастливым голосом. — Сейчас хорошо, а что ле-гом будет? Откроешь окно — и сердце замрет! Мимо птицы летят, рукой подать — белые облака…

Но на этот раз Леонид почему-то промолчал. Прасковья Михайловна пытливо присмотрелась к его высокой, дюжей фигуре. «Задумчивый стал, весь в отца, — рассудила она про себя и со вздохом решила, что в простенке между окон надо повесить портрет мужа, погибшего во время войны, — О чем думает он? Может, о женитьбе? Пора бы, чего теперь медлить? Стесняется, видно, сказать. Ах, сынок, сынок, да чего же матери-то стесняться?» В этот момент Леонид неожиданно обернулся, и Прасковья Михайловна, увидев его лицо, замерла в тревоге. Лицо Леонида было спокойно-суровым, даже властным, каким бывало у мужа, когда он брался за тяжелое дело, а большие серые глаза казались дерзкими, и светились необычайно ярко.