Дочки-матери - Юрий Николаевич Леонов
— Хм… Анастасия Савельевна. Да-с… Навидалась я вас, таких, кто бы все старое повыкидывал. А с чем останетесь, позвольте спросить? Да-с, с чем? С этими самыми капронами да лавсанами? Покорно прошу избавить!.. В каждой старинной вещи, запомните, молодой человек, есть видимость и есть душа. Вот колокольчик…
Анастасия Савельевна могла бы говорить про висящий Над дверью колокольчик до самого вечера. В этой большой, ныне опустевшей квартире только она, родившаяся здесь, видела колокольчик в его натуральном, парадном блеске, когда, надраенный зубным порошком «Аргези», сиял он бронзой на белой стене. Ей и сейчас казалось, что столь изумительно чистого, заливчатого звона она не слышала больше с того самого времени.
Под этот малиновый перезвон, еще девочкой, она не раз встречала Деда Мороза, за плечами которого виднелась расписная, набитая подарками торба. С той поры кисловатый запах овчины накрепко породнился в ее памяти с рождественскими хлопотами и радостями, точно так же, как медовый чад трубочного табака неизменно пробуждал в ней ощущение крепких мужских объятий. Резкой трели звонка, его звонка, отрывистого и нетерпеливого, она ждала однажды три месяца и восемь дней кряду, бросаясь к двери при каждом шорохе, изнуряя воображение разным вздором, презирая себя за слабость и потакая ей ежечасно. Они прожили вместе недолго, всего каких-то год и два месяца, но Анастасия Савельевна и сейчас еще верила, что он не был по-настоящему счастлив с другой женщиной и только гордость не позволила ему тогда вернуться обратно. Сама же она иной любви и не искала, и не ждала. Даже в ту, опаленную революцией, пору мало кому было понятно такое постоянство.
Анастасия Савельевна могла бы часами рассказывать не только про все, что было связано с бронзовым колокольчиком у некогда парадной двери, но и про сам этот дом, доживающий второй век, и про всех знакомых ей жильцов, начиная с ювелирных дел мастера Нила Львовича Залесского по прозвищу Клизма, который больше был известен на Сухаревке как ростовщик и скупщик краденого, и кончая долговязым Валеркой, успевшим в свои неполных двадцать кончить десятилетку, курсы шоферов, жениться, развестись и, снова женившись, стать папашей сразу двух девочек. Сколько судеб, броских и незадачливых, скандальных и многотрудных, прошло по здешним шатким лестницам! Но кому они ныне интересны, эти судьбы, — как и ее ничем не примечательное бытие? Ну, ценили ее в свое время как отличную телеграфистку, вручали похвальные грамоты и подарки, выбирали делегаткой на слет стахановок… Что с того? У нынешних соседей по квартире — свои разговоры, в которых так трудно разобраться, а еще трудней советом помочь. Ну может ли она подсказать, где купить японский складной зонтик, желательно яркой расцветки; как засолить впрок молочные грузди, которые прежде никто в лесу отродясь и не собирал; через кого можно достать билеты на какой-то очень важный хоккей…
— …Вот все вы так, — ворчала Анастасия Савельевна, поглядывая на Андрюху. — Все вприпрыжку, все без оглядки. А так ведь недолго забыть, как родную мамашу звали. Странные люди — живут так, словно весь век собираются остаться молодыми. А нет, не останетесь, это я вам точно обещаю.
Анастасия Савельевна давно уже привыкла говорить не столько для других — для тех же соседей по квартире, которые вечно заняты и откровенно игнорируют ее слова, — сколько для себя, чтоб не разучиться рассуждать связно и здраво. И каждого гостя, приходящего ныне в эту некогда многолюдную, а нынче почти пустую коммуналку, она мерила одной меркой — способен ли он выслушать ее хотя бы чуть-чуть или совсем оглох человек в сутолоке большого города.
Вот и этот херувимчик сначала ей показался вовсе глухим. Какое ему, мальчишке, дело до чужих переживаний, если и взрослые-то не хотят ее понимать. Поглядит сейчас в окошко да убежит в свою комнату — и весь разговор. Но он все не уходил почему-то, завесив глаза русой челкой, и Анастасия Савельевна торопилась высказать все, что думала по поводу непочтительного отношения молодых к старшим.
— …Все вам кажется, что только сейчас и есть настоящая жизнь, а раньше было не поймешь что, темнота одна и бескультурье, А известно ли вам, что образованнейший человек граф Голенищев-Кутузов проживал в этом доме?
Челка взметнулась над белым, не тронутым загаром лбом:
— Полководец Кутузов?
— Именно в этом доме.
— Вот это да-а!
Словно попав сюда впервые, Андрюха оглядел шеренгу чугунных, выстроенных по ранжиру утюгов, отполированную временем до густо-вишневого цвета рубильную доску, на которой, быть может, шинковал капусту сам великий полководец, и как-то враз поверил, что это не просто старый, доживающий свое дом, а совсем особенное, святое место.
— И такой дом хотят сломать, уму непостижимо! Пусть ломают, вместе со мной, переезжать я отсюда не собираюсь, да, да!
Андрюха и сам удивлялся, почему до сих пор стоит в центре Москвы и портит вид такое дряхлое здание. Поэтому он ничего не сказал в защиту дома, а только спросил, не в той ли комнате, где оказалось сразу две печки, жил Кутузов.
— Кстати, и печки, — на лету подхватила Анастасия Савельевна. — Ведь это же истинные произведения искусства, совершенно уникальные изразцы, музейные экспонаты, а тоже пойдут на слом, вот увидите, увидите, так и будет. По-хозяйски это?..
Анастасия Савельевна говорила убежденно, напористо, словно вовсе не ведая, что есть и другая информация о доме. Минувшей зимой, когда начали готовить документы к сносу здания, кто-то всерьез занялся проверкой слухов, будто здесь жил сам Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов. В таком случае дом могли и сберечь, капитально отремонтировав его. Но столь прочно укоренившаяся в сознании жильцов версия не подтвердилась. Соседи Анастасии Савельевны по квартире восприняли это известие с такой же легкостью, как выслушивают сообщение о предстоящем дожде. Сама же она долго не могла успокоиться, да так и осталась убеждена, что нужных документов в разных там канцеляриях просто не нашли, не захотели утруждать себя лишней работой. Безответственные товарищи взялись за дело, уж лучше бы и не брались тогда совсем…
«Чудные люди эти взрослые, — рассуждал сам с собой Андрюха. — Талдычат каждый о своем и бывают довольны, когда их не перебивают, но не догадываются спросить, что же он о том думает. Если б спросили, он бы не промолчал… Он бы попросил еще рассказать и про Кутузова, и про ту Москву, в которой он жил…»
Сокрушенно вздохнув, — и здесь все только себя хотят слушать, — поплелся Андрюха досматривать брошенные журналы.
— Уйти не вздумай, дверь на замке, — на всякий случал пристращала Анастасия Савельевна.
Андрюха вздрогнул, словно бы от
