Дочки-матери - Юрий Николаевич Леонов
Мать с теткой ушли бродить по магазинам. Не взяли его с собой — и пусть! Обидней было другое: даже родная тетка не выслушала Андрюху до конца — видно, и ей неинтересно знать, почему Ртутик, как зовут его в классе, вдруг уехал в Москву без матери.
А тетке он бы все до малости рассказал: и про то, как отец месяцами пропадает в своих командировках, а его с собой не берет, только душу травит рассказами о дальних краях, и про то, как мать уже трижды обещала, что поедут они вдвоем в Москву, да все отговорки находила: «Неловко нынче стеснять теть Зину, комната у нее небольшая» или «От огорода нынче не оторваться, смотри, как все прет!..» В пятый класс уже перешел Андрюха, а только и видел — свою Коломну да бабушкин поселок Пески. Разве это жизнь?
Тетка Зина показалась Андрюхе женщиной заполошной, но понятливой. Если б хватило у нее терпения посидеть с ним рядышком хоть десять минут, рассказал бы он без утайки о том, как сговорил дружка своего на рисковое дело: собраться спозаранку вроде бы на рыбалку, а самим сесть на электричку и уехать, до вечера, в Москву. Задумано было здорово — и на метро покататься, и жвачки малиновой купить, да все пошло наперекосяк: у Генки живот заболел на вокзале, наверное, от страха, а Андрюху притормозил контролер перед самой Москвой: «Без билетика едем, молодой человек?..»
Сидя в пустой и гулкой детской комнате милиции при Казанском вокзале, Андрюха мучительно силился вспомнить теткин адрес, а в голове толклась какая-то ерунда: «Летайте самолетами Аэрофлота!», «Дорогие товарищи приезжие, вас приветствует Москва, город-герой»… Очень не хотелось Андрюхе называть свой домашний адрес — приедет мать, расплачется, слезы начнет размазывать по бледным пухлым щекам, говорить жалостливые слова, а слышать при этом себя одну. Но признаться в милиции, откуда он взялся в Москве, такой прыткий, все же пришлось…
Так и получилось, что поехал Андрюха посмотреть на столицу, о которой столько удивительного слыхал, а оказался взаперти.
Вот кто-то зашоркал ногами и потихонечку заворчал на кухне — не иначе как догляд оставили за Андрюхой, чтоб не сбежал. Похоже было, что хозяйничают там двое: одна женщина о чем-то рассказывала между делом, а другая слушала да помалкивала — сама себе на уме. Голос у первой вкрадчивый, тягучий:
— …Сейчас мы кашу заварим. Манную?.. Да, манную! А где там у нас манная крупа? Да, манная крупа… Была, была. И куда запропастилась? Помню, здесь была. Просто безобразие форменное! Ну скажите, пожалуйста, разве можно так жить?.. Ага, кто ее сюда переставил? Только не говорите, что я сама. Да, да… Увольте от таких разговоров.
Андрюха вышел в коридор, оттуда на кухню и с недоумением осмотрелся. Сухопарая сгорбленная старуха в темном, с оборочками платье, из-под которого кособочились серенькие туфли, стояла у шкафчика одна-одинешенька. Кроме нее — разве что тараканы шевелили усами из расщелины. Но ведь не с тараканами же беседовала она? Значит, сама с собой. Ну дает!
Пока Андрюха не заперся в туалете, старуха все смотрела ему вслед. По рассказам соседки Зины ее племянник сызмалу рос без отцовского глаза и вовсе от рук отбился. Ожидала она увидеть разбитного и неопрятного шпингалета — вроде тех, кто шмыгают с сигаретками у подворотен, а предстал перед ней этакий светловолосый, румяный херувимчик, одетый в модную футболку и джинсы. Вполне приятный мальчик, не скажешь, что такой из дома сбежать может.
Когда Андрюха снова хлопнул дощатой дверью, старуха изобразила нечто вроде улыбки, поджав сухонькие губы.
«Точно, сторожит, ишь, глазастая», — утвердился в подозрении Андрюха, и хоть бежать отсюда он вовсе не собирался, как-никак слово матери дал, что дождется ее, какой-то бес подтолкнул его к открытому окну.
— Ты куда это, мальчик? — всполошилась старуха.
— А что, разве нельзя посмотреть? — спросил Андрюха, перевесившись с подоконника, за которым зеленел маленький дворик с желтой кляксой песочницы. Ага, вот и пожарная лестница, рукой достать можно. А они входную дверь заперли на замок. Смехота!
Сердито пробурчав, старуха мелкими шажками, будто бы крадучись, пошла, огибая кухонный стол. Что-то в ней поскрипывало и попискивало, мурлыкало даже чуть слышно. Очень смешной показалась Андрюхе такая музыка. Он весело, не смущаясь, разглядывал морщинистое личико, редкие завитушки седых волос, опасливо вздернутые плечи… Была старуха едва повыше его, Андрюхи, и, наверное, чуть помоложе этого дома, где давно уже перекосились и полы, и лестницы, и двери. Просто удивительно, подумал Андрюха, как стоит еще этот дом и как живет еще на белом свете такая сухонькая, в чем душа только держится, старуха.
Над притолокой двери, которая вела в прихожую, висел на загнутой железной пластине сизый, наверное сто лет не чищенный, колокольчик. Дразняще высоко висел он, похожий на грушу: как ни прыгай — не достать. Разве только с батареи отопления…
Андрюха отвернулся, вроде бы разглядывая пустой двор, полюбовался на отраженье свое в темной створке окна, подмигнул двойнику: не дрейфь! Все же не совсем плохое настроение было у Андрюхи — хоть и взаперти сидит, а Москву повидал и в милиции вдосталь наговорился — будет что рассказать дружкам. Оглянувшись на старуху, занятую кастрюлями, он вскочил на батарею и дернул за онемевший пыльный язычок-каплю. Колокольчик отозвался хрипло и немощно: «Хр-динь!»
Старуху даже передернуло от такой вольности. Она притопнула ногой и начала говорить, говорить, нервно встряхивая кудряшками: житья не стало от хулиганов, и самый вредный из них — вот этот, из Коломны, совсем управы на него нет… Очень не хотелось Андрюхе опять оставаться одному, поэтому и выслушивал нотации терпеливо. Наморщив шелушащийся от загара нос, разглядывал железную загогулину, на которой висел колокольчик, и чувствовал себя тем «самым», которого побаиваются даже взрослые. А он и не то еще может, если захотеть…
— Очень старый звонок, — убежденно заявил он. — Надо заменить его на электрический.
— Заменить?! — Длинные пальцы старухи взметнулись с живостью, а голос сорвался на крик: — Почему заменить? По какому праву? Да этот колокольчик, если хотите знать, приветствовал самого Южина. Немыслимые речи! И кто вы, собственно говоря, такой? А?.. Кто ты такой?
— Андрейка, — тихо сказал он, оробев
