Поколение - Николай Владимирович Курочкин
— Необязательно, — буркнул, выходя, Кошкин.
Не хотел в этот раз Галямов с ним ссориться, сдерживался как мог — нет же, сам напрашивается! Ну ладно, пусть там Назарова с ним разбирается.
Начальник ОТиЗа Главка Марина Семеновна, крупная сорокалетняя молдаванка, раскричалась, еще когда он дверь открывал:
— Ты мне кончай, Кошкин, ООН устраивать! Все равно с нас не слезут! Что ж, что зима, у всех зима, всем материалы не довезли. Надо, понимаешь, на-до!
И так далее и тому подобное. Ира Сахненко, единственная удержавшаяся при Марине Семеновне больше года, уткнулась носом в бумаги, пряча улыбку, а Кошкин, глядя в тот угол, где над сейфом сходятся стены с потолком, вяло отругивался. Он решил, что отступать нельзя: если он здесь отступит, хорошему, большому делу — крышка: метод Злобина превратят в очередную модную кампанию и через пару лет забудут, как уже отшумели комплексные бригады конечной продукции, урочно-премиальная система и еще немало хороших починов, скомпрометированных поспешным внедрением где можно и где невозможно. А метод этот, если его в самом деле внедрять, действительно может оздоровить строительство, только надо не перегибать и не превращать его в сплошные отписки. И Кошкин решил не отступать.
— Марина Семеновна, я говорил и еще скажу: даже при полном и своевременном обеспечении материалами подряда не будет. Будет только писанина.
— Привет! Тебе что, милый, после севера тюменское солнышко головку напекло? — искрение изумилась Марина Семеновна. — А кто же, золотко, кто, если не мы, повезет это дело?
— Плановики.
— А-а, на них поедешь — где сядешь, там и слезешь. Если не мы, а плановики возьмутся, вот тогда точно вообще ничего не будет. Нам это дело двигать! Если ты думаешь иначе, то я не знаю… Я просто не знаю.
— Марина Семеновна, хай вин походит, подумает, а то вы уперлись, як два барана на мосту, — присоветовала Ира Сахненко. Она знала, что Мариша баба шумливая, но отходчивая, а крику Ира никакого не боялась, потому и держалась в отделе. И верно — Марина переключилась на нее с тем же пылом, Кошкину только рукой мотнула: мол, иди, думай!
Поскольку Кошкин ничего нового не надумал, Мариша объявила, что раз он так, — пусть его там в Нефтеболотске сожрут, она и словечка в его защиту не скажет.
С тем он и уехал.
А как появился в тресте, вызвали к Галямову, и тот как ни в чем не бывало спросил:
— Ну так какие же бригады мы переводим на подряд?
— Предлагаю из двух сейчас числящихся подрядными оставить одну бригаду Хайдарова. Вот график движения бригады по объектам на семьдесят восьмой год, вот расчеты. Это максимум, больше одной бригады мы в первом полугодии не поднимем, только зря шуму наделаем.
— Этот график пусть остается, ты иди и переводи мне на подряд столько бригад, сколько положено.
— Не пойду.
— Ну тогда иди вообще куда хочешь! Что ты там пишешь?
— Допишу — увидите.
Он дописал и подал Галямову.
— Заявление? Прошу перевести меня на другую работу… На менее ответственную, да?.. Та-ак… — Главный нажал кнопку: — Люда, пусть Иван Осипович сейчас ко мне зайдет!
Начальник отдела кадров явился немедленно, как и подобало отставному офицеру.
— Садись, Иван Осипович. Виделись сегодня? Я не здороваюсь.
— Виделись, Федор Гаврилович.
— Угу. Пишите приказ: «Начальника отдела ТиЗ треста Кошкина от занимаемой должности освободить как не соответствующего занимаемой должности».
Смирнов не удивился — он был в курсе, — только сказал осторожно:
— «Освободить от должности как не соответствующего занимаемой должности»… — как-то негладко звучит. Может быть, лучше запишем: «Уволить как не соответствующего»?
— Да, конечно, — согласился Галямов (недавно второй секретарь райкома прилюдно на партхозактиве позорил начальника вышкомонтажной конторы за корявый язык).
— Ну, что скажешь, Кошкин?
— Я не просил меня уволить, я просил перевести на менее ответственную работу.
— Это ты в заявлении просил. А тебя не по заявлению твоему увольняют, а по инициативе администрации — так это у вас в КЗОТе называется, Иван Осипович?
— Точно так.
— Ну вот. По инициативе администрации за срыв внедрения прогрессивного метода бригадного подряда. Ясно?
— Ясно.
— Хорошо, что хоть это тебе ясно. А то ты что-то совсем перестал понимать мои слова. Еще что скажешь?
— Скажу, что я, как трудовик и, следовательно, человек, немножечко в трудовом законодательстве сведущий, очень бы не советовал этот приказ издавать.
— Ну, это мы решать будем, издавать или не издавать. Все у тебя?
— Почти. Дела кому сдать?
— Пока сдашь Серегиной.
— Сдам Серегиной. До свиданья, Фарид Габдуллаевич, до свиданья, Иван Осипович!
9
На душе было муторно. Сейчас начнется кутерьма: Лелька будет нервничать, придется отстаивать квартиру, искать работу… Хлопоты, хлопоты… Он, конечно, не пропадет. Даже если Галямов начнет всем звонить: Кошкин такой и Кошкин этакий, не принимай его на работу! — даже и тогда он со своей квалификацией, опытом и широкими нисовскими знакомствами найдет работу на сто пятьдесят — сто шестьдесят рублей.
В глубине души он именно так себя и оценивал: сто шестьдесят рублей в месяц, две тыщи в год, плюс премии минус подоходный плюс районные и северные минус те годы, когда он меньше умел и «стоил» дешевле, да помножить на сорок лет от техникума до пенсии — нет, на тридцать пять, он же с Севера уезжать не думает, значит, на пенсию раньше… выходит… да, выходит сто тысяч рублей. А. П. Кошкин — Человек, Который Стоит Один Миллион Рублей Старыми Деньгами. Звучит?
Двести нисовских были подарком судьбы: сто шестьдесят он стоил, а сорок премии — цена интеллекта, там интеллект нужен был в работе каждый час. Сто девяносто трестовских — другое дело, тут после каждой получки саднило, будто часть зарплаты незаконно получил, украл у государства. Все же он — старый нисовский кадр и, следственно, кроме анализа хозяйственной деятельности, организации и управления строительством, оплаты труда и трудового законодательства, бухучета и социологии, разбирался вполне профессионально и в технормировании (если есть такая наука, о чем с четырнадцатого года все еще спорят) и мог судить вполне профессионально, сколько какой труд стоит. Нет, многовато ему платили. Хотя если считать неизбежные балансовые комиссии, сдачу отчетов и прочие «штурмовые» дни, когда приходилось грабить свой бюджет времени, сверхурочные… Или он действительно был дрянным начальником, а начальник и должен выкладываться, как Галямов? Ну, тогда он ни за какие деньги никогда нигде никаким начальником быть не согласен! Была раньше честолюбивая мечта дорасти до главного инженера НИСа — но теперь он не желает, лучше до деревянного пиджака
