Черная шаль - Иван Иванович Макаров
Марсагага подметала пол, ловко, по-деревенски подоткнув серую юбку. Авдотья со слепым Андрюшей лупила картошку. Марсагага говорила о колхозе. Когда Алеша вошел, она, еще не видя его, воскликнула смеясь:
— Веселей вдвоем, Дуня? А если все, все? Артель, да в поле, да с песнями… вечером…
Но Алеша решил, что она хитрит и, заметив его, нарочно заговорила о том, что артелью да с песнями работать радостней. До его прихода она, наверное, допытывалась у Авдотьи, что он укрыл от налога.
Терпение его лопнуло, и он сам решил вызвать ее в наступление. Случай выпал. На другой день Авдотья Дубынина пришла к нему в лавку выбрать кадушку месить корове корм.
— Выбирай, — ласково пригласил он.
Авдотья выбрала. Кадушка стоила два рубля и тридцать копеек. Авдотья просила старый долг — шесть с полтиной — погодить до весны, а за кадку она заплатит теперь.
— Нужда, Алеша-батюшка, на мокреть обужи нет и корове замесить не в чем, — умоляла она.
— Плати, плати, мать. Некогда с тобой. Приболелись мне твои шесть с полтиной, — заспешил вдруг он, показывая, что совсем не интересуется долгом.
Уверившись в нем, Авдотья развязала из платка скомканный червонец и подала. Он выкинул ей рубль двадцать копеек сдачи и грубо отрезал:
— Ну — квиты. И за кадку получено. Иди, иди, мать. С Марсагагой пошепчись еще. Она тебе червонцев напечатает. А меня просить нечего. Не матерь божья.
Алеша знал, что этим поступком он «бросил камушек» в Марсагагу и она как-то ответит. Но вечером, затемно, к нему прибежала Авдотья и упала в ноги: выходило, что без червонца ей, со слепым Андрюшей, зарез. Она упросила его простить и через сына поклялась «близ к избе своей» не допустить Марсагагу, хотя Алеша на этом не настаивал, а, наоборот, желал, чтоб Авдотья донесла на него Марсагаге. Авдотье он вернул червонец и даже не принял назад свою сдачу, рубль двадцать копеек.
Расстроив напрасно Авдотью, Алеша этой ночью решил идти напролом.
Он явился к Марсагаге, заговорил с ней для начала о голубе, о том, что китайцы — дотошный народ касательно разных тонких изделий, вроде голубиной дудочки, а потом вдруг достал из кармана горсть старых пятнадцатирублевых империалов и высыпал перед ней на стол.
— Мария Федоровна, — развязно и весело заговорил он, — какие штуковинки я у себя разыскал в уголке. Что с ними положено сделать согласно закону?
Марсагага, с большим интересом разглядывая и перебирая монеты, спокойно проговорила:
— Интересно… Ни разу не видела пятнадцатирублевых… Десяти — видала много…
— Как поступить с ними полагается? — еще громче и развязнее, почти чванясь, повторил Алеша.
— Как что? Сдать нужно. Обменять по курсу, — ответила она. — Интересно… Какие они ощутимые… тяжелые.
Тогда Алеша протянул к ней свои руки, показывая их. На ногтях и на кончиках всех пальцев она отчетливо разглядела золотистый, с малюсенькими блестками налет.
Когда Алеша заметил, что она разглядела и поняла значение этого золотистого налета, он тихо и внушительно пояснил:
— Не от этой, конечно, мелочи. Вот когда их полна мера железная и руки в них по локоть запустить…
Он помолчал, как бы давая ей возможность вдуматься, и прибавил поучительно:
— Меру надо оленафтом хорошенько пропитать, чтоб не заржавела.
Потом вызывающе засмеялся, смел в горсть золотые, встал и вышел.
Прошел месяц, но Марсагага не ответила на вызов Алеши. Правда, она вскоре послала к нему сделать обыск, но Алеша неожиданно совсем показал квитанцию Госбанка, по которой он обменял 14 империалов по курсу.
— Я так и поступил, как она, товарищ Мария Федоровна, мне приказала, — пояснил Алеша, — а больше у меня и полушки золотой нет. Поищите еще. Даже обязательно поищите, чтоб никаких подозрений.
А найти ничего не удалось.
Тем временем Марсагага организовала колхоз из тридцати двух домохозяев под председательством Василия Ипполитовича — учителя. Богатые мужики в те дни особой опасности за колхозом не предусматривали, отнеслись уступчиво, но осторожно.
Не предвидел особой беды для себя и Алеша Руль.
После обыска он даже ободрился, повеселел и однажды, когда мужики побогаче собрались к нему сумерничать и затеяли спор о колхозе, чтобы попытать его мнение, он многозначительно намекнул:
— Замечательное произойдет развлечение.
Мужики поняли, что у Алеши есть определенное намерение. Поэтому, когда на сходке колхозники затребовали себе вырезать Картинку — землю за рекой, у села, — Алеша первый настоял, чтобы мужики уступили.
— Всякому благоначинанию надо потворствовать! — крикнул он. — Отдать Картинку!
Потом он принялся уговаривать мужиков организовать «красный обоз» с семенами для колхозников в означение старого обычая — помощи бедным.
Озадаченные мужики не поняли сначала его затеи, но Алеша тут же стал спрашивать вполголоса: нет ли у кого старых, но крепких порток.
Портки ему достали, заранее предполагая, что Алеша «выкинет номер».
На другой день он насыпал эти портки зерном и туго завязал их. Положив их на салазки, он воткнул в прорешку порток небольшой красный флажок и с Иёном-дурачком отправил все это к сельсовету. Над его подарком, похожим на обрубки распухших мертвых ног, мужики смеялись до упаду, а сам Алеша, встречаясь с ними, широко раскрывал глаза и изумленно восклицал:
— Что такое? Чему смеетесь? Железку деревянную нашли?
И мужики смеялись еще больше.
Однако в этот же день бодрость вновь покинула Алешу: к нему явился посыльный из сельсовета и сказал, что Мария Федоровна требует его к себе. С посыльным вместе пришло пятеро баб-колхозниц, но они остались в сенях. Алеша, не зная об их приходе, вызывающе заявил посыльному:
— Она мне не власть. Не председатель. Не пойду.
В это время распахнулась дверь, и бабы дружно закричали, высовываясь в избу.
— Пойдешь, пойдешь, гундосый черт! Ты бы носик свой гнилой заместь флажка воткнул в прорешину. Пойдешь!
Они зло хлопнули дверью и ушли.
— Не пойдешь — приведут, — пригрозил посыльный. — Одевайся живо. Приказано тут же явиться.
Марсагага была в сельсовете: там колхозники обсуждали план весеннего посева. Высказывался Василий Ипполитович. Он развивал мысль Марсагаги о необходимости подсева клевера в ярах. Когда вошел Алеша, он замолчал и угрожающим знаком подозвал его к столу.
— Ой, не кстати сейчас, — увидя его, воскликнула Марсагага. — Я же просила вечером. Некогда теперь…
Посыльный, ходивший за Алешей, виновато опустил глаза и промолвил:
— А я думал, сейчас же… Не расслышал, должно.
На самом же деле он и пятеро колхозниц сговорились: им было невтерпеж дожидаться расправы с Алешей.
— Ну да вот что, — сурово заговорила Марсагага. — Ты свой любезный подарок забирай и о нас не беспокойся. Если нам нужны будут твои семена, мы их возьмем сами. Понял? А сейчас иди, не мешай.
— Это
