Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
Шофер задумался и, похоже, всерьез.
— Так-то уголков знаю много, только который лучше — об этом не думал. Вроде бы все одинаковые: деревья, трава, ну там водица какая-нибудь.
— Трава-а… водица… Лет-то сколько?
— Да уж тридцать четыре зимой будет.
— Не «уж», — сказал старик, — не «уж», а всего-навсего. Ваше счастье, голубчик, что всего-навсего.
Таксист фыркнул и поглядел на старика с интересом.
«Выламываются люди, — подумал он, — кто как может. А чего бы не выламываться, если есть деньги. Пенсию, похоже, гребет по потолку, шмотки покупать не надо, наверняка запасся, только донашивай. Еды и то не надо. Старики мало едят. Возьмут какой-нибудь плавленый сырок — и на неделю. Вот и выламываются. Один такой же все во дворе бегал на прошлой неделе, больше всех орал, не понравилось ему, как собачатники работали. Дети орали, и тот лысый дурак орал. А собачатнику что, у него разнарядка, у него план, у него, может, семеро по лавкам разевают рты, шамать хотят, а папаня заработать не может, потому что какой-то пенсюк выламывается: нехорошо, нехорошо… Заставить бы его самого ловить собак, вот было бы дело».
Раньше он работал на «скорой помощи». Вначале нравилось, теперь-то понимает: по-молодости. Внезапные выезды, гонки под сиреной, когда пешеходы, как брызги, в разные стороны. И гаишники помалкивают. Все чин чинарем. Но окладик в «неотложке» небольшой, было совестно перед молодой женой: выложил в «аванец» четыре десятки, а что с ними делать? Туда-сюда, день-два, индийский фильм в двух сериях посмотришь, вот и все, и нет «аванца».
Как ни удерживали, как ни уговаривали, ушел в автохозяйство на фургон, развозить по магазинам продукты. Окладик почти такой же, зато с пустыми руками домой не возвращался. Авоська, как и водительские права, всегда при себе. Кое-как дела поправили, мебельную стенку купили, ребенка родили.
Но лафа с левыми перевозками скоро кончилась. Нового зама по кадрам прислали. Со стороны посмотришь — кожа да кости, а шуровать начал — только пух полетел! Ладно бы еще выговорешники: двоих сразу под суд отдал. Посоветовались тогда с женой и решили не рисковать. За это время он повидал и послушал множество тертых людей, и все сходились на том, что если и уходить куда, то в таксопарк. Устроиться помог дружок. И пошло и поехало: после каждой смены жене червонец отдай и не греши, хотя бы медяками. Все пока идет хорошо, лишь бы счетчик исправно щелкал да клиентов побольше. Таких, как этот друг, покосился он на старика. Берет такси просто так, без всякой нужды, а на эти деньги можно на всю зиму картошки запасти. Нет, что ни говори, заелись люди, выламываются…
Счетчик знай пощелкивает; уже хорошо набежало, а конца не видно. С каждой новой цифрой шофер чувствовал, как возрастает зависимость его от старика. Надо с клиентом налаживать контакт. Превозмогая себя, сделал попытку.
— Если хотите, можете курить, только стекло опустите.
Сам-то он не переносил курящих.
— Спасибо, не курю.
«Ну, точно, — решил шофер, — не может простить эти дурацкие полянки да ручейки. Не курит, гад. Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет…» Но вслух сказал раздумчиво, словно делился сокровенным:
— Жалко, облачка идут, могут все испортить.
— Не испортят, — сказал старик. — Это безобидные облака.
Таксист крякнул и завозился, устраиваясь поудобнее.
— Э-э, не скажите, народные приметы не обманывают. В детстве однажды отправился с дедом на рыбалку. Погода была самая отличная, полный антураж. Уже у реки были, стали готовить снасти, дед огляделся и говорит: «Ничего, Ванька, у нас с тобой сегодня не получится. Пропал денек». Ну да, говорю, лучших дней не бывает. «А во-он, — говорит, — вишь барашки? Они и принесут ветер». Я, конечно, деду не поверил. Но часа через два ветер поднялся — ого-го! А эти самые барашки шли над нами и были уже не барашками, а целыми баранами.
— Ясненько. А дед сколько прожил?
— Почти девяносто. Кряж был, ой-ей. Курил, между прочим, и стаканчик пропустить был не прочь.
Старик сразу перевел на себя: ему до того деда еще жить пятнадцать лет. Пятнадцать лет… Даже голова кружится, стоит представить.
— А дед воевал? — спросил старик.
— Награды были, значит, воевал, — простодушно сказал таксист. — Вообще-то он рассказывать не очень любил, но уж если выпьет, как заладит…
Старик помрачнел и нервно поправил сползающие полы плаща. А таксист после некоторого молчания обосновал свою позицию:
— Я так считаю: воевал? Хорошо! Большое тебе спасибо. А чего об этом говорить? Я бы тоже воевал, если бы маленько пораньше родился. И из пушки пальнуть бы мог, и гранату в танк бросить. Так что мне потом, всю жизнь шуметь об этом?
Старик почувствовал, как тихая ноющая боль словно замедлила биение сердца и отдалась в левом плече. Спокойствие, главное сейчас — спокойствие… Это еще не боль, ни в коем случае нельзя думать сейчас о сердце.
— А ты сам почему в армии не служил? — спросил старик неожиданно.
— С чего это вы взяли? — с некоторым вызовом поинтересовался шофер.
— Да с того и взял, что ни пушки, ни танка ты не видел. Если бы видел, говорил бы по-другому.
Шофер напрягся, ожидая продолжения. Но старик молчал. И когда он понял, что от того больше ничего не добьешься, сказал примирительным тоном:
— Зря вы думаете, что я в поле обсевок. Я бы рад послужить, но не взяли — нашли плоскостопие. Так что вы не думайте…
— Давай-ка налево и прямо. Я скажу, где остановиться.
— Это мы остановимся, такое наше дело. Только разговор все время какой-то нескладный…
Старик отогнул боковую форточку, и в лицо ударил свежий воздух.
Всю жизнь он давал себе слово не вступать в разговоры с первым встречным. Когда человек раскрепощается перед другим, совершенно посторонним, такое выявляется иногда, что лучше бы ничего этого не знать. Главное, не надо заострять внимания на плохом, хорошего в жизни все-таки больше.
Поколение таксиста — черт его знает, что за поколение. Этот еще молодящийся возраст старик не понимал. Чего они хотят? Каким образом выгребают к солнцу? Он чувствовал, что и живется, и дышится им легче, нежели ему в его молодые годы. Но, несмотря на это, он испытывал к ним какую-то необъяснимую жалость. Словно от него ждут помощи. А чем им поможешь? Чем поможешь, допустим, вот этому орлу? У него, если вглядеться, два лица. На фотографии в удостоверении — круглые наивные глаза, искренне ждущие, когда из объектива вылетит птичка, черты лица строгие,
