Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
— А у меня нету, все… — мать достала из кошелька несколько смятых рублей. — Только на завтра осталось. Хлеба надо, картошки, постного масла.
— Ладно, Валька, я могу заплатить за тебя, но на честность — завтра отдашь. Договорились?
Вот и все. Делать здесь больше было нечего. Алексей Матвеевич встал. Пока он одевался, пока рассовывал по карманам спички, сигареты, отдельно откладывал медь на трамвай, мать успела наложить ему с собой в банку помидоров и завернуть добрый кусок сала.
— Заходи, — повторяла она. — Сам, вот так, после работы, и с Ниной.
Погода ничуть не улучшилась, но на душе у Алексея Матвеевича было тепло и покойно — от сознания благополучно завершенного дела.
«А все-таки, — подумалось Алексею Матвеевичу, — жизнь неплохая штука. Даже очень неплохая…»
Подняв воротник пальто, он в ожидании трамвая стал смотреть на матово светившуюся цепочку неярких фонарей.
Сосна у дороги
Вчера перед сном старик перепугался всерьез, подумал, что на этот раз кардиологички ему не миновать. Но, слава богу, ничего, опять пронесло, отдышался. В следующий раз не пронесет, это уж точно. Так и не выполнишь задуманного.
Сон старика уже долгое время был похож на тонкую корочку льда: любой звук с улицы или шорох, за стеной тут же оставлял трещинку, и сочилась в щель темная стылая вода воспоминаний. То виделось всю ночь, как гонялся за сестренкой, хотел стукнуть ее лопаткой для песка; было ему тогда около четырех. А сегодня, когда и не надеялся дотянуть до рассвета, вдруг вспомнил студенческие годы, первый курс. Полувековая давность… Вот бежит он на занятия и видит в жесткой мураве блеснувшую монетку. Отчетливо увидел он эту монетку, будто постоянно держал в памяти, и была она «орлом» кверху, сулила счастье… Если долгую жизнь считать счастьем — значит, так оно и вышло. Всех пережил — и родных, и близких…
За окном разыгрывался неторопливый сентябрьский рассвет. В углах кабинета еще держался мутный сумрак, но уже скрипели половицы этажом выше — дом постепенно просыпался.
Старик вышел на кухню, налил из термоса кофе и сел у окна. В этом когда-то экспериментальном доме окно было большое, больше обычного, с низким, не шире ладони, подоконником; и когда старик наклонял голову к стеклу, у него возникало ощущение, что он смотрит в иллюминатор зависшего над землей вертолета. Сразу за квадратиком дворового асфальта начинался парк, и на вершинах сосен еще лежали языки тумана.
После кофе стало совсем хорошо, и старик, бодрясь, подумал: рано еще ставить последнюю точку. Пока не наступил вечер и нет перед глазами таблеток, нужно провести одно мероприятие.
Одевался он придирчиво, возводя повседневное дело в ранг значительного события. Сначала хотел надеть свитер и куртку, но тут же подумал, что это не соответствует моменту, в спортивности всегда есть какая-то ребячливость. Китель с орденами отпадал — не Девятое мая. Выбрал серый костюм, сшитый хорошим портным из добротного военного сукна. Вспомнил про языки тумана, про облака — и достал плащ.
Старик долго топтался у входной двери, и было у него ощущение: что-то, и притом очень важное, он упустил. Ну, конечно, — забыл полить цветы. Последнее время, выходя из дома, он щедро поливал цветы.
Медленно и осторожно ступая — земля потеряла для него былую твердость, — старик дошел до стоянки такси.
— Здравствуйте, — сказал он, открыв дверцу. — К вам можно?
Таксист кивнул, глядя прямо перед собой.
Старик сел, подобрал на колени полы плаща и сразу увидел визитную карточку водителя Ивана Ивановича Шикова. Очень кстати!
— Послушайте, Иван Иванович, у меня к вам большая просьба: мы можем выехать за город?
Водитель помолчал, что-то прикидывая.
— Вообще-то смотря зачем…
— А просто так, прокатимся — и назад. За оплату не беспокойтесь, обижены не будете.
— А там чего, стоять?
— Посмотрим.
— Час простоя у клиента…
— Сколько надо!
Решительный ответ удовлетворил шофера, и он, стараясь это сделать незаметно, оценивающе оглядел старика. Ничего, представительный папаша.
— Подскажете куда, — обронил он, включая счетчик.
— Все будет хорошо, — невпопад ответил старик, думая о чем-то своем.
Пенсионером он стал как-то неожиданно, да и примеров почти не было. Товарищи, работавшие рядом, уходили не в отставку, а сразу, совсем. Так вот получалось… Еще накануне встречались, обсуждали то да се, шутили, а чуть свет — звонок от дежурного, короткий доклад и такая тишина в трубке, которая бывает только после артналетов.
На шестьдесят четвертом году его внезапно свалил инфаркт. Почти год ушел на лечение, а когда пришла возможность снова приняться за дела, начальство повело себя странно — предложило отдохнуть по-настоящему. И только тогда он понял, до чего же она преждевременна — пенсионная книжка…
Но он сумел стать выше обстоятельств и ничего не сказал в свою защиту. И все облегченно вздохнули, потому что решили, что подобрали верный ключик к сердцу старика.
Он отказался жить в Москве: стали в тягость ему прежние телефоны и адреса, они только обостряли образовавшуюся пустоту. И он сказал жене: ну что, мать, ни МХАТ, ни Третьяковка нам уже не нужны, без елисеевского магазина тоже обойдемся. Давай-ка двигать на Волгу, хоть зори настоящие увидим, подышим напоследок воздухом Жигулей, чего нам еще… И она сразу согласилась, потому что привыкла к походной жизни и сама считала, что в Москве они и так задержались.
Короткими были сборы. Но увидеть рассветное солнце над Жигулями, когда большой красный шар незаметными толчками выбирается из-за горизонта и закрывает полнеба, окрашивая речную волну в нежно-розовый цвет, им так и не удалось. Все время отвлекали какие-то неотложные домашние дела или же наваливались болезни, будто судьба специально составила для них график — болеть поочередно.
Когда не стало жены, он перебрался спать в кабинет, а в ту комнату заглядывал редко, все больше по ночам, если особенно нестерпимой была бессонница. И каждый раз ему казалось: что-то неуловимо менялось в комнате.
Машина уже вырвалась за черту города. Старик, устав смотреть в окно, теперь с интересом разглядывал салон. Как-то необычно было в нем: дверцы ящичка и приборная панель оклеены пленкой «под орех», окна украшала рыжая бахрома.
— С комфортом устроились, — сказал старик.
— А куда денешься? — отозвался шофер. — Я здесь провожу лучшую часть жизни. Но и мучаюсь за это, — кивнул он на бахрому. — Начальству нашему ничего не докажешь.
— А сами-то здешний?
— Здешний.
— Значит, окрестности хорошо знаете?
— Особо не жалуемся.
— А есть у вас любимые места? Полянка, допустим, или речка?
Водитель пожал плечами.
— О чем не думал, так не думал. А Волга — вот она!
— Во-олга, — протянул старик. — Волгу, батенька мой, вся Россия
