Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов
Дома Ольга застала отца: он только что пришел с переправы и сейчас, весь какой-то усохший, с сомкнутыми веками и безвольно отвисшей нижней губой, сидел за столом перед сковородкой с яичницей — подремывал.
— Садись, садись, дочка! Вместе покушаете! — крикнула выглянувшая из кухоньки мать, и Ольга поразилась черноте ее маленького остренького лица, а потом догадалась: это же она, бедняжка, там, на речной переправе, помогая отцу, прокоптилась пароходным дымом!
Голос жены вспугнул дремоту Савелия Никитича и заставил его дернуть кверху отяжелевшей головой и приоткрыть глаза.
— A-а, явилась, сталеварша! — протянул он с какой-то зловещей радостью. — Явилась, а поди-ка, и ведать не ведаешь, что ретивые начальнички взрывчатку кладут под механизмы и агрегаты.
— То есть как это «кладут»? — Ольга насторожилась; ее рука с вилкой застыла над сковородкой. — Неужели же дела на фронте настолько плохи?
— А понимай как хочешь! Только я сегодня ночью десять мешков тола доставил из-за Волги на «Красный Октябрь». Поинтересовался у хозяйственника: по какой, мол, нужде везете это смертоубийство? А он и сболтнул: «Положим взрывчатку под агрегат Ильгнера, под прокатный мотор, под пресс — и прощай блюминг!»
Ольга отбросила вилку, привскочила, выкрикнула:
— Да как же это можно взрывать красавец блюминг, нашу гордость?.. Что народ-то подумает?.. Ведь уничтожать раньше времени оборудование — это значит не верить, что Сталинград отстоим! Это же сущее паникерство!
— Вот именно! — Отец хлопнул ладонью по столу. — А по такому случаю надобно Алешку оповестить. Пусть-ка он во всем разберется. И ты, дочка, как отдохнешь, съезди к нему в обком.
— Да уж какой тут отдых!.. Я сейчас, мигом!..
Ольга кинулась к шкафу и стала переодеваться за зеркальной дверцей. Ее охватило то порывисто-деятельное, тревожное возбуждение, которое сразу заставило забыть и голод и усталость. А когда Ольга вдруг решила, что при встрече с Алешей сможет высказать ему еще и свою обиду на Сурина и Сазыкина, на всех тех, кто считает ее недостойной стать бойцом, и сможет попросить у брата заступничества и содействия при записи в истребительный батальон, то большая тревога за судьбу родного завода породнилась в ней с тревогой за свое будущее, и она стремглав выбежала из дома и помчалась наискосок через поселок к остановке…
Подкатил истрепанный трамвайчик, который вел вагоновожатый с противогазной сумкой. Ольга машинально взглянула на свои часики: было пять минут пятого. Она втиснулась на заднюю площадку и стала нетерпеливо пристукивать ногой. Но трамвайчик тащился медленно: путь местами был покалечен фугасками и наспех выправлен. Этак, чего доброго, и воздушная тревога захватит в пути!..
Предчувствие оправдалось. Сразу во всех частях города плаксиво, рыдающе взвыли сирены. Трамвайчик дернулся и замер, а кондуктор, усатый мужчина, с деревяшкой взамен левой ноги, звучно и четко, по-сержантски, скомандовал: «Вылазь, не мешкай! Прячься по щелям!» На что парень со смешливыми дерзкими глазами, который стоял притиснутым к Ольге и которому, наверно, страсть как не хотелось лишаться такого соседства, выразил громогласную досаду: «Небось появился какой-нибудь плевый корректировщик „фокке-вульф“, а они, эмпевеошники, уже музыку свою заводят!»
Тем не менее люди, послушные порядкам прифронтового города, стали заученно, без всякой толкотни, покидать вагон. Одна лишь Ольга проявила нетерпение. Она решила дворами, в обход патрулей, пробираться к обкому. Но, соскочив с вагонной ступеньки, Ольга тут же замерла. Да и было отчего! С севера, со стороны Мамаева кургана, донесся слитно-тяжелый моторный гул. А спустя минуту Ольга уже увидела выплывающие из-за дальней крыши, распяленные, как могильные кресты, серые тела «юнкерсов» с их характерно обрубленными тупыми крыльями. «Юнкерсы» шли четверками, узким, но плотным строем вдоль Волги, и безоблачное сталинградское небо сразу потемнело.
— Да ты чего ждешь-то? — завопил над самым ухом молодой голос, и тотчас же Ольга почувствовала, как кто-то дернул ее за руку и разом вырвал из оцепенения, а когда осмотрелась — увидела, что стоит уже в низеньком подъезде и рядом с ней тот самый парень, который жался, будто невзначай, на тряской трамвайной площадке, только глаза у него теперь не смешливые, не дерзкие: они сощурились, мерцают тревожно.
— Что, напугался? — усмехнулась Ольга только потому, что сама еще не успела осознать опасности и испугаться.
— Погоди, — пообещал парень, явно задетый насмешливо-сочувственным тоном. — Погоди, сейчас немцы дадут жизни. Это уже не простая бомбежечка, а, кажется, массированный налет.
— Так, может, в бомбоубежище сиганем?
— Шабаш! Я теперь в бомбоубежищах не прячусь. Там как в склепе сидишь. А мне поле видимости нужно, чтобы знать, куда немец фугаски свои лепит. Тогда вроде бы и страха нет.
— Вот-вот, и у меня так же! — подхватила Ольга. — Однако как наши здорово стреляют! — прибавила она, радуясь, что гулкие и частые хлопки зениток заглушают самолетный гул, и тут же, ободренная, выглянула из подъезда…
Теперь среди крестообразных чудовищ возникали округлые, дырявые облачка, похожие на белоснежные венки, и совсем мирно золотились на солнце, потому что самих колючих звездочек разрывов почти не было видно в редеющих вечерних лучах. Но «юнкерсы», казалось, раздирали эти коварные венки поднебесья тупыми крыльями или же парили над ними, недоступные и еще более зловещие в своем слитном могуществе.
Вдруг Ольга увидела, как с ближней крыши сорвалась черная тень и, плотная почти до физической ощутимости, наискось перелетела через широкую улицу и ворвалась прямо в сумрачный подъезд — точно ударила наотмашь. И Ольга, невольно заслонившись вскинутым локтем, отшатнулась. В тот же миг воздух словно бы прошил тонкий тугой свист. Затем сразу же задергалась, заклокотала под ногами земля, будто хотела освободиться от всего живого. Воздух наполнился взрывчатым треском, лопаньем, вспышками длинного, вровень с крышами, пламени. Ольга и все те, кто находился в подъезде, попятились в сторону двора; но и там, во дворе, обсаженном юными топольками и липами, прочная обжитая земля теперь плескуче взметывалась черными кусками, пополам с огнем. На какой-то миг Ольга увидела деревья, вспыхнувшие спичками и сейчас же исчезнувшие в вулканическом выбросе разлетистого пламени. Тогда и она, и те, кто был впереди, попятились обратно, в сторону улицы. Они пятились и заслонялись руками от бьющего в упор шипучего, брызжущего жара. Но то, что уже творилось на улице, было сущим подобием ада. Несколько противоположных домов вдруг враз, словно по чьей-то дьявольской команде, стали оседать, кривясь стенами, выстреливая
