Георгий Черчесов - Прикосновение
Да, Руслану тяжко возвращаться к прошлому. Он проклинает свою память!
…Руслан хочет забыть последний бой, но имеет ли он право? Не подлость ли это и по отношению к Юре и по отношению к партизанам? Он обязан заговорить, он должен вмешаться в историю Сослана и Лены. Он не смеет щадить и Рубиева. Нельзя унести в небытие событие, которое затронуло весь отряд. Только ли отряд? Все, что случилось в годы войны, касается не только тех, кто был на войне. Оно затрагивает и тех, кто родился после войны и знает о ней лишь по книгам и рассказам очевидцев…
Значит, Руслан должен рассказать своим боевым товарищам правду о последнем бое. А это означает, что ему предстоит неприятное, тягостное объяснение. Значит, надо идти и на это… Надо!..
Глава одиннадцатая
…Особняк Рубиевых стоит на берегу реки, что, сбежав с гор на равнину, сохранила свою живость и напористость. Раньше на этом месте ютилась кузня и полуразвалившаяся халупка, там жила семья кузнеца. Когда же ему колхоз дал новый участок под хадзар, сараюшки снесли, освободив землю под строительство, но чего именно — так и осталось невыясненным. Именно в это время появился в Ногунале прославленный партизан, которому врачи посоветовали сменить климат, чтобы избавиться от аллергии. Ему понравилось место на берегу реки, и правление колхоза, учитывая заслуги Рубиева, отдало ему облюбованный участок.
Чистота воздуха, река поправили пошатнувшееся было здоровье Казбека Дрисовича. Соседи видели его моложавую, крепкую фигуру вечно в движении и хлопотах; приезжал он сюда на персональной машине каждый вечер, дотемна возился в саду и на стройке, ночевал у соседей, а наутро уезжал на службу в город Орджоникидзе, где занимал солидную должность директора химзавода. Семья его: жена Наталья и дочь Лена — приезжали в выходные дни, и тогда они втроем с утра до ночи работали на берегу реки. Казбек Дрисович не чурался и ногунальцев: не пропускал ни одного торжественного собрания, на котором непременно выступал.
Прошли годы, и на месте халупки вырос особняк с вместительной прихожей и верандой, нависшей над раскинувшимся обширным садом с выстроившимися в ряд яблонями, грушами, вишней и даже алычой; тут же разрослись кусты, дарящие хозяевам яркие ягоды — мечту соседских ребятишек, но полакомиться ими не каждому удавалось, потому что хозяйка постоянно была начеку. И сад и особняк были огорожены дощатым забором. Наталья, наезжая на дачу, большую часть времени проводила теперь не в саду, а на веранде, откуда открывался красивый вид на село: стирала ли она, стряпала, шила ли, читала, смотрела телевизор — отсюда ей удавалось одновременно наблюдать за жизнью улицы и соседей. Она настолько привыкла к шуму реки, что перестала слышать его.
Теперь рабочую неделю семья Казбека проводила здесь, а в выходные дни выезжала в город, где за ними сохранилась трехкомнатная квартира. Рубиеву очень хотелось стать своим среди селян, которые поглядывали на него как на человека, который сюда, в Ногунал, наведывается только для отдыха. И тем неожиданнее была весть о том, что, когда Тотырбек Иналыкович Кетоев ушел на пенсию, именно его, Казбека Дрисовича Рубиева, рекомендовали колхозникам избрать на должность председателя. Доводы приводились убедительные: он видный человек, вхож к начальству, обратись он к кому-нибудь с просьбой — никто не посмеет отказать, значит, ему легко будет решать многие вопросы, особенно по снабжению. Тотырбеку в этом деле многое удавалось, но Рубиеву с его именем тоже двери нужных людей открыты… В общем, убедили колхозников, и они избрали председателем бывшего партизана…
Дни и месяцы у нового председателя текли размеренно, были похожи чем-то друг на друга. Может быть, своими хлопотами и заботами. И тем сильнее было изумление Казбека и Натальи, когда вдруг Рубиевы стали пачками получать телеграммы с выражением благодарности за приглашение на сбор и с сообщением о дне приезда. Их единственная дочь Лена видела, как, прочитав текст первой из телеграмм: «Это ты здорово придумал зпт буду как штык тчк Виктор», отец и мать уставились друг на друга.
— «Буду как штык», — повторила Наталья и заявила: — Этот Виктор из Магадана далеко не интеллигент. — И, едва сдерживая гнев, сурово глянула на мужа. — Кто он? И что ты придумал?
И никакие заверения Рубиева, что он не знает Виктора из Магадана и ничего не придумывал, не могли ее убедить. Следующая пачка телеграмм привела ее в отчаяние. «Спасибо за приглашение зпт вылетаем тчк Катя Володя». «Не дают отпуск тчк принимаю экзамены тчк партизанский салам Нузмитдинов». «Прилечу на один день тчк Академик Дмитров». «Большой привет всем тчк душой вами зпт буду международном съезде кооператоров тчк Кирилин». «Прибуду с супругой и четырьмя детьми тчк Волошин…» Прочитав телеграммы, Наталья решительно заявила:
— Иди, Казбек, на почту и телеграфируй всем: «Съезд партизан отменяется. Из-за отсутствия жилья». Все! В другой раз будешь знать, как приглашать в дом, не советуясь с хозяйкой! Надо же: весь отряд поднять в дорогу, да еще с детьми.
Рубиев только руками развел, ибо эти телеграммы и для него были полной неожиданностью. Но на почту он, конечно, и не думал отправляться…
…Если ты прошел с другом страшные дороги войны, делил с ним все тяготы военной жизни, если вместе с ним испытал радость победы, а потом тридцать с лишним лет не виделся, то можешь себе представить, какой волнующей будет встреча. Мужество отказывает тебе, и ты рыдаешь, не замечая слез, не стыдясь ни себя, ни близких, ни посторонних.
Лена, глядя на этих взволнованных встречей, плачущих и смеющихся, обнимающих и кричащих друг другу что-то людей, испытывала смешанное чувство: она и жалела их, и завидовала им. Она никогда еще не видела, чтобы люди так радовались встрече, и понимала: ей, наверно, никогда не испытать то, что испытывают эти люди. Ни родство, ни общая кровь не сплачивают так людей, как сообща выстраданная победа. Их радость окатила и Лену, и она с удивлением заметила, что в душе матери [клокотали другие страсти, и она, кивнув на нежданных гостей, заявила:
— Жаль, что не всех белорусских партизан пригласил твой отец. Это в Сибирь не поехали бы, а на Кавказ…
— Много еще приедет? — озадаченная настроением матери, спросила Лена.
— Про гостя, если даже он один, всегда можно сказать — много, — зло ответила Наталья.
Товарищей по отряду не трудно было сорвать с насиженного места: бывшие партизаны остались людьми мобильными.
В полдень прибыли Крючков и Катя, и Казбек потащил всех к столу.
— За встречу! — кричал он. — Наталья, а где мой дарственный коньяк? Тащи сюда! Знаете, братцы, кто мне его преподнес?
— Может, подождете? — спросила Наталья. — Сейчас еще один к вам присоединится.
— Кто?! — заорали все разом.
— Придет — увидите, — поморщилась на крик Наталья.
— Откуда терпения запастись, пока придет? — закричал на нее муж. — Говори, кто он.
— Гагаева знаете? — помедлив, спросила она.
— Гагаева? — удивился Рубиев. — Да кто его не знал? Фашисты и те хорошо знали — каждый день им о себе напоминал. А весельчак какой был!
Крючков бросил тревожный взгляд на Катю, поспешно сказал Наталье:
— Погиб он. Когда уходили от карателей к Гнилой балке. — И поднял рюмку: — Выпьем за погибших!
— Жив он, ваш Гагаев, — коротко бросила Наталья.
На веранде воцарилось молчание. Крючков приблизился к жене, но не смел посмотреть ей в глаза. А она, казалось, забыла, где находится, и пристально изучала свою рюмку.
— Ты что-то путаешь, — серьезно сказал Рубиев.
— Я с ним только что по телефону разговаривала, — пожала плечами Наталья.
— Это невозможно! Он погиб! — в ярости закричал Крючков и, ища поддержки, обернулся к Казбеку..
— Погиб, — подтвердил тот.
— Обещал быть здесь, — наливая коньяк в свою рюмку, заявила Наталья.
Екатерина, точно слепая, шарила рукой по столу, ставя рюмку, пошатнулась и упала бы, если бы не Крючков, зорко следивший за ней и вовремя подхвативший ее, обмякшую и побледневшую. Казбек бросился на помощь, крича жене, спокойно взиравшей на потерявшую сознание гостью и не подозревавшей, что кроется за ее утверждением:
— Ты говоришь чушь! Чушь! Он мертв!
— Мертвые по телефону не разговаривают, — жестко отпарировала Наталья, кивнув на Катю, спросила: — Отчего это с ней?
Екатерина открыла глаза, слабо улыбнулась им.
— Прошло! — обрадовался Корытин — бывший боец отряда.
— Ленусь, валидол тащи! — закричал Рубиев.
— Не надо, — сказал Крючков, — я отведу ее под дерево… Кто мог так подшутить? — он усадил жену на скамейку, прилаженную возле забора, в кустах сирени…
… Руслан и Сослан подходили к особняку. Сослан спросил, глядя, как Руслан ладонью вытирает пот со лба:
