Георгий Черчесов - Прикосновение
Через несколько дней их группа попала в засаду. К счастью, по какому-то невиданному наитию Рубиев заметил пулемет в кустах раньше, чем немцы открыли огонь. Он дал очередь из автомата по кустам, сразил наповал пулеметчика, и это их спасло. Не скоро первые автоматные очереди немцев прорезали воздух. Отходить: пришлось короткими перебежками, поочередно… Руслан вдруг поймал себя на мысли, что боится получить порцию свинца в спину. Боится! Он ахнул, ибо давно уже этого страха не испытывал. Боится… Значит, он хочет жить… Боится… Выходит, что с ним что-то произошло. Но что? И тут перед ним всплыло лицо Кати… Катя? Она? Из-за нее это?..
Руслан бежал, потом останавливался, подстраховывал огнем Рубиева, опять бежал и все чаще ловил себя на мысли, что хочет живым выйти из засады. Да, он опять хочет жить и видеть каждый день свою Екатерину. Целовать ее лицо, держать в руках ее руку, видеть, как она слушает его, как за него волнуется… И чувства стали подчиняться разуму. Ослабла боль от выстраданного, ушла отчаянность. Он хотел жить… Он хотел быть рядом с Катей…
И вот ему стало казаться, что теперь все будет хорошо, что все невзгоды позади, наступил тот день, который опять — в который уж раз! — перевернул всю его жизнь.
…Мысли, мысли… Они опять унесли Руслана далеко… Неужто все началось с вопроса о любви?.. Была ли у него, Руслана, настоящая любовь? Была, Майрам, была любовь и у него. И имя ее — Катя, Екатерина… И понял он это, расставшись с девушкой.
Глава десятая
В дверь постучали. Тотырбек недовольно покосился на заглянувшего в комнату Кемала Кадаева.
— Товарищи! Наконец-то к нам прибыл долгожданный гость из домоуправления! — провозгласил сосед и пропустил мимо себя невысокого полного мужчину с одутловатым лицом.
— Я… — начал было он, проворно открывая толстую затрепанную домовую книгу.
— Э-э, нет, — вмешался Кемал. — Я вас представлю. — И он назвал гостя: — Василь Петрович!
— Я, — опять попытался вступить в разговор представитель домоуправления, но Кемал и на сей раз опередил его, выкрикнув:
— Он уточняет состав семей!
Василь Петрович важно кивнул головой.
— Наконец-то приступают к сносу нашего урода-коротышки! — радостно засмеялся Кадаев. — Скоро и мы будем жить по-человечески! С ванными, теплыми туалетами. Скоро! Скоро пойдет на снос этот дом с подгнившими стенами!
Раскрыв на столе домовую книгу, Василь Петрович ткнул в Тотырбека карандашом:
— Сколько вас?
Кемал зашелся в смехе, замахал руками:
— Это не наш! Не наш! И этого вы уже записали, — кивнул он на Майрама. — А в данной конуре проживает вот кто, — показал он на Руслана. — Один-одинешенек! Да-да, всего один жилец в комнате. — И он заохал, похлопал по плечу Руслана. — Жениться надо было, глядишь — и двухкомнатную выделили бы. А теперь все! Опоздал! Теперь, как ни крути, кого из начальства ни подключай на помощь, больше однокомнатной никак не получится!.. Жаль…
Сделав пометку в домовой книге, мужчина опять попытался было вставить фразу, но прервать поток слов Кемала было немыслимо.
— Нет хватки у вас, Руслан! Можно сказать, из-под носа уплыла целая жилая комната!..
Василь Петрович захлопнул книгу, приподнял шляпу и вышел. Кадаев шмыгнул следом за ним, торопливо предупредив:
— Вы не туда направляетесь. Сперва надо сюда, в эту квартиру…
Майрам плотно прикрыл дверь.
— Не жаль дома? — спросил Тотырбек Руслана.
1 — А чего жалеть? — подал голос Майрам. — Дом без удобств. Так пишут о таком жилье в объявлениях. Я бы сам его свалил. Бульдозером!.. Скорее бы перебраться в новый…
— И ты рвешься к удобствам? — уточнил Тотырбек, пристально глядя на Руслана.
Тот посмотрел на ветви вишни, заглядывающие в окно, и понял, что такой близости к природе в районе новостроек невозможно и представить себе, — и грустно признался:
— Скучать буду по этой комнатушке…
— По этой?! — удивился Майрам. — Да что в ней хорошего?! Прав Кемал: конура и есть!..
— В ней моя жизнь прошла, — тихо возразил Руслан.
— И очень жаль, — покачал головой Майрам. — Хоть теперь насладись комфортом… Чего жалеть о старине?
— Ишь ты, как легко все старое отбрасываешь! — возмутился Тотырбек. — Разве по тому, старое это или новое, надо судить о ценности вещи!
— Я же говорю не вообще, а об этом доме, в котором всегда жили такие, как Кемал или горбун, — оправдывался Майрам. — Слышали, как говорят: в новом доме новый быт?
— Знаю я ваш этот новый быт! Понатаскаете в квартиру кресла да стенки, потом вас от них силой не оторвешь, — гневно заявил Тотырбек. — Рядом будет гореть пшеница, а вы и шага не ступите, чтоб спасти урожай… И старое не всегда плохо! Вот я и боюсь умирать. А почему? Стыдно будет оттуда смотреть на то, что сотворят на моих похоронах…
— Живи еще век! — закричал Майрам. — Но как понять твои слова? Неужто не надеешься на нас, своих родных и потомков? Или не в состоянии мы похоронить своих как положено?!
— Не об этом речь, Майрам, — пояснил Тотырбек. — Я списков боюсь!
— Списков? — не понял Руслан.
— Тех бумажек, в которых записывают фамилии, имена, отчества, рядом проставляют цифры…
— Вот ты о чем, — озадаченно произнес Майрам. — Когда в доме горе, разве плохо, если люди приходят на помощь? Разве это не по осетинскому обычаю, оставленному нам далекими предками?
— По обычаю? — сверкнул глазами старик и внезапно обрушился на Майрама: — Почему делаешь ссылку на обычай? Когда горцы организовывали сборы? Когда сочиняли списки? Где ты видел это у наших предков? Обычай, говоришь, а я вот оставлю вам завещание: умру — пусть никто не приносит деньги. Никогда не был побирушкой — и после смерти не желаю!.. Хорошие у нас обычаи. Не все, к сожалению. Что дурного в том, что народ оказывает помощь осиротевшей семье, берет на себя часть ее затрат на похороны? Если кто скажет, что это плохо, — я его сам вот этой палкой огрею! Но что сейчас делается? Люди вносят деньги. Но как? Чтоб непременно в список втиснули его фамилию и рядом указали сумму, какую он пожертвовал. Для напоминания 5кивым: вот, мол, сколько я внес, читай и заруби себе на носу. А забудешь — напомним…
— Но люди, внося деньги, хотят этим показать свое расположение к семье почившего, — развел руками Майрам.
— И какова цена их расположения? — ехидно спросил Тотырбек. — Рубль? Три рубля? Пять? Десять? Мелко же ценят людей!
— Но каждый дает, сколько может, — запротестовал Руслан. — Разве дело в сумме?
— Тогда зачем список? Молчите? А я скажу. Чтоб показать себя. Чтоб в глазах людей выглядеть щедрым и заботливым. А добро делают незаметно. Наши отцы, деды и прадеды не знали списков. И никто не ведал, какова была мера их щедрости. А сейчас важен список. А значит, есть корысть! Не забота о попавшей в беду семье движет некоторыми жертвователями. Список! Не от души все это, не от души! Я знаю таких, что на похороны в дом к начальству, не нуждающемуся в деньгах, тащат три-четыре червонца, а к соседу — от силы трешку. Не потому ли, что к нему потом с просьбой не обратишься и с него взять нечего? бни, эти бумажные доброхоты, оскорбляют наши обычаи.
— Не преувеличиваете ли вы, уважаемый Тотырбек? — спросил Руслан.
— Нет! До чего дошло: жениху перед свадьбой вручают длинный перечень подарков, которые он должен преподнести, невесте и всем ее родственникам.
— Это точно, делают так, — подтвердил Майрам. — Так и пишут: такой-то тетеньке черные лакированные импортные туфли с широкой пряжкой, тридцать восьмого размера, и к ним три пары капроновых чулок с пяткой… Сам читал… А где искать эти туфли?..
— Ага! — кивнул Тотырбек. — Жених никогда не увидит эту дальнюю родственницу жены, но должен достать ей по блату туфли с широкой пряжкой! И требуют от жениха до сорока таких подарков. А то, что потом жених и невеста три-четыре года будут жить, рассчитываясь с долгами, — никого не волнует.
— Правду говоришь, дядя Тотырбек! — воскликнул от души Майрам.
— И опять кивают на осетинские обычаи! Но мы-то знаем, что в наше время полагалось всего три подарка преподносить, самым-самым близким невесты. Не делали мы из всего, как говорят лекторы, бизнеса. — Тотырбек огорченно покачал головой. — Ой, как много дурного появилось из-за жадных людей. Кувды разные придумали, стучат в каждую дверь, называют сумму, какую требуется внести: десять или двадцать рублей… Есть они в семье, нет их — а давай!
— Согласен, дядя Тотырбек! Устали уже от всего этого! Где брать деньги на все сборы? — зашумел Майрам.
— Обидно, что на нас, своих старших, кивают: раньше, мол, так было. Разве, мол, мы не осетины? Осетины мы, но мы всегда были врагами показухи. Для нас страшнее оскорбления не было. А сейчас развелось любителей покрасоваться на людях. Душам людей несут вред — вот что страшно, — уточнил старик. — Все им становится нипочем. Мол, чего стараться, землю обрабатывать, умасливать ее, чтоб побольше урожай дала. Посмотрел я на кладбище. И там желание выпятиться, превзойти другого по размеру памятника и по отхваченному участку земли. Откуда это? Никогда не слышал, что можно на кладбище соревноваться.
