Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
Старик чинил перила, привинчивая их шурупами. Потапов стоял рядом — деваться ему все равно было некуда.
— Сломалось? — спросил Потапов для разговора.
— Детишки! — улыбнулся в ответ старик.
Потапов покачал головой.
— Пусть ломают, — сказал старик. — Без этого дети не растут. — Он взял шило, стал продавливать дырку для нового шурупа.
— А вы чего гвоздями-то не приколотите? — спросил Потапов.
— Шумно будет.
— Так вы бы после мертвого часа…
— Это неинтересно. — Старик усмехнулся. — А то встанут — глядь: перила-то уже срослись!
Потапову старик нравился. Хотя сам он понравился, наверное, старику не очень — из-за холодноватой своей непонятливости.
— Здравствуйте…
Потапов обернулся. Перед ним стояла девчонка в мини-платьице.
— А вы?.. А вы Тани Потаповой папа! — И улыбнулась, довольная своей догадкой.
— Неужели мы так похожи? — Потапов тоже был очень доволен этим обстоятельством.
— Очень!
— Просто вы мою супругу не видели! — Так легко у него вырвалась эта «супруга»… Привычка!
— Нет, видела… — ответила воспитательница с некоторой заминкой, и Потапов понял, что Элка приезжала сюда не одна… «А это, Танечка, дядя…» Потапов даже и не знал, как его зовут… И знать не хотел. Он сделал над собой усилие. Сказал спокойно:
— Вы расскажете, как у Танечки моей дела?
Дела у Танюли шли, по-видимому, недурно. Воспитательница рассказывала о ней спокойно и вроде даже с удовольствием. Потапов слушал ее и успокаивался. Ему нравился воспитательницын тон — серьезный такой, приветливый. Вообще видно было, что она относится к своему делу очень серьезно. Один раз сказала:
— В целом она девочка устойчивая. И без излишнего перпетум-мобиле.
— Что?
— Знаете, какие бывают дети: шумит, шумит, буквально до патологии. А Таня, когда, естественно, устанет. Засыпает спокойно.
— Вы… извините… Вы что кончали?
— Педучилище. — Воспитательница чуть нахмурила свой такие молодые и совсем еще не пуганые брови.
Педучилище — это вроде техникума?.. Потапов подумал о девчонках-чертежницах из своего института. Те и вполовину так серьезно не относились к своей работе, как эта девочка…
Наконец мертвый час прошел. Потапов, сидя в починенной беседке, ждал, когда из дверей дачи выйдет его дочь.
Таня вышла почти что первая. Не теряя ни минуты, они уже играли своей компанией в четыре человека. Шли умываться и играли. В вечную, наверное, игру «дочки-матери». Танька со своим мальчиком была, видимо, в гостях у другой «пары». Татьянин мальчишка сказал:
— Заказывай такси, домой пора.
Таня поднесла к ушку правую руку, сказала:
— Пришлите нам такси на столько-то времени, на восемнадцать часов вечера!
Играть в заказывание такси было для этой куклы в порядке вещей! Потапов смотрел на нее, все оттягивая ту секунду, когда Таня его увидит, когда она уже будет знать, что он здесь. Сейчас Потапов очень остро чувствовал себя отцом.
Потапов никогда не верил, что придет какой-то год и он станет старым. Не мог этого представить. Как в школе он никогда не мог представить, что станет взрослым. Теперь, именно в это мгновенье, глядя на Таню, он очень ясно представил себя старым, стариком. И испуганный, как спасение крикнул:
— Таня!
Они вышли за ограду. С воспитательницей все было оговорено заранее. Прошли мимо забора, за которым росла дремучая детсадовская трава. И тут они переглянулись с Танькой: да, уже можно, уже никто за ними не подсмотрит.
— Ну что? На невидимого? — спросил Потапов. Таня кивнула, в глазах ее было предвкушение счастья.
Когда-то давным-давно была у них придумана такая игра, что будто бы Танюлю везде и всегда сопровождает невидимый слон. И на прогулке и за завтраком. И стоит перед нею вечером в спальне… Собственно, вот и все. Ну и еще в тех редких случаях, когда день у них складывался абсолютно счастливо, Потапов сочинял для Тани сказку — по-видимому, довольно нескладную, сказку про девочку Танюлю и ее невидимого слона, невслона, как они говорили для сокращенности и секретности.
С годами невслон не исчез и не забылся. Он действительно был все время с Танькой. И может быть, оттого она обычно и вела себя так спокойно и некапризно, что рядом с нею всегда была ее огромная сила и поддержка — невидимый слон!
Во время гулянья, когда они считали, что поблизости никого знакомых нет, Потапов по совместительству с законной ролью отца играл еще и роль невслона. Вот и сейчас он как бы неожиданно подхватил Таньку под мышки, резко поднял…
— Ой! Невидимый слон, осторожней! — закричала Таня.
Потапов посадил ее к себе на плечи и пошел, слегка раскачиваясь то влево-вправо, то вперед-назад. Так, у них считалось, должны ходить слоны.
Затем начался следующий номер программы. Потапов спросил:
— Ну так что? Где блины, там и мы? Где с маслом каша, там и место наше, а?
Танька лишь засмеялась в ответ, ожидая чуда. Тогда Потапов вынул из кармана банан и протянул ей наверх. Он взял с собой три банана, а остальные отдал для всей компании. Таньке и этих трех хватит выше крыши. Сейчас он слышал, как Татьяна отдирает кожуру, и чувствовал запах спелого банана. Потаповская голова служила ей чем-то вроде стола.
— Куда поедем, Танюль?
— На мостик.
— А куда это?
— Ты едь, едь, я тебе проруковожу.
Знает слово — и понятие! — «проруковожу», не моргнув глазом заказывает такси для своей игры. И верит в невидимого слона… Что же такое акселерация? Ему захотелось о чем-нибудь спросить Таню, о чем-то не касающемся дела, а самому опять услышать в ее ответе отзвук этой непонятной акселерации.
Но не спросил. Потому что было в их… в их бывшей семье такое металлическое правило: когда Танька ест, спрашивать ее ни о чем нельзя. От кого же это пошло? Ну да, от самого Потапова и пошло. Это его всегда мама ругала, когда он пытался говорить с набитым ртом.
— Слон, а куда кожуру девать?
— Давай мне в карман.
— Эге, хитрый какой! Нетушки! Разве у слонов бывают карманы?
— У слонов, которые возят красивых девочек, которые любят бананы, у которых есть кожура, которую некуда девать…
Танька засмеялась — тоненько, как мышка. Она отлично понимала такие, выражаясь научным языком, лингвистические шутки, потому что очень даже весело и давно существовал на свете дом, который построил Джек…
Таня осторожно потянула отца за левое ухо, и это значило, что надо поворачивать налево. Они спустились к тому, что когда-то было речкой, а теперь превратилось в длинное болото, разбавленное цепочкой крошечных озер, а скорее прорубей в хищной густо-зеленой осоке. Прошли по дощатому мосту.
— Слон, эй, слон, хочешь, я сама немножко похожу?
Быть не может! Да
