Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
К Тане
Странно, из-за чего только не расстаются люди. Миллион причин. Оказывается, бывает вот и такая.
Ну а что? Возьми — брось контору. Устройся в Текстильном каким-нибудь там инженером по красителям… Примут. Чего бы не принять: кандидат технических наук, столица…
Бросишь?.. Вот то-то и оно. И «Нос» не бросишь… Гоголь ты несчастный!
А коли не стребуешь с себя, нечего и от нее требовать!.. Это последнее он подумал так неожиданно, что даже остановился.
Выходит, не отдавая себе отчета, он все же требовал этого от Вали. Думал: она-то может… Я, значит, не могу, а она может? Нет, милок, давай уж по справедливости… Расставание — миллион причин. До чего ж это хрупкий предмет — счастье.
«До свиданья, Таня, а может быть, прощай. До свиданья, Таня, если можешь, не серчай…» Была в свое время такая в Москве песенка. Году, наверно, так в шестидесятом, шестьдесят первом.
До свиданья, Таня, а может быть… Только не Таня, а Валя… Вдруг он подумал о Тане. О Танюле своей! Неужели правда не вспоминал ее целых десять дней?.. А Валя даже не спросила: женат он, не женат. Потому что уже знала: расстанутся… «А это, Танечка, тетя Валя». Так, кажется, он собирался? Собирался, да. Может, и к лучшему, что Танюле этого не предстоит.
Он стал думать о Тане… К Таньке поеду, прямо завтра. Возьму ее куда-нибудь на целый день… На ВДНХ. Точно — на ВДНХ! Коров посмотрим, коняшек. На пони покатаемся… Эх ты! Пони же в зоопарке. Все ты забыл, отец!
Прямо с вокзала он позвонил теще — подошел тесть. Отвечать сразу начал сухо и холодно: так решил он скрыть свое смущение. И хотя Потапов это понимал, все ж ему стало обидно.
Тесть строил свою холодность на потаповском якобы невнимании к ребенку. А Потапов, который и сам себя корил за то же — причем не далее как вчера вечером, теперь слушал слова тестя с особой досадой.
— Хорошо, Николай Егорович! Я совершенно понял вашу точку зрения на этот вопрос. Позовите мне Таню.
— Нету Тани!.. И неужели ты предполагаешь, что я стал бы говорить о таких вещах в присутствии ребенка?!
— Не знаю, простите.
— Ах вот даже как!
Они впервые разговаривали друг с другом в таком тоне. И оба как бы привыкали к новым отношениям. И оба думали: «Да, не знал, что он такой. Ну нечего тогда и жалеть!»
— Где же все-таки Таня?
— У добрых людей.
Стало быть, не у мамы… Так хотел сказать Потапов, но не сказал, удержался. И тесть тоже осадил немного.
— Уехала Таня, на дачу. С детским садиком… Поедешь если, шоколада не вози. Диатез у нее… если ты еще не забыл!
Потапов промолчал. Как-то нелепо это было, по-бабски — обмениваться колкостями посредством телефонных проводов.
— Фруктов ей свези, — сказал тесть таким голосом, словно и сам подумал о том же, о чем сейчас подумал Потапов. — Адрес у садика, значит, вот какой…
Поезд из Текстильного привез Потапова на Ярославский вокзал. А Танечкина Малаховка — это с Казанского. То есть площадь перейти — и все дела.
Он сунул походный портфель в шкафчик автоматической камеры хранения, набрал на шифровом диске первые четыре цифры своего служебного телефона, опустил пятнашку, проверил — заперто… И словно бы еще одна ниточка оборвалась с Текстильным.
Все выходило так грустно… Но за это какое-то везение мне сегодня быть должно. И действительно, повезло. Ни на что абсолютно не надеясь, он зашел в магазин. Спросил у толстого продавца с красными — видать, после вчерашнего — глазами:
— Чего там, фруктиков у тебя никаких нет, начальник?
— Такой лоб вырос, все ему фруктики, — дружелюбно отозвался продавец. — Вон портвешка-то бери… фруктики…
— Да мне дочке надо, в садик, — сказал Потапов.
Продавец ничего не ответил, но когда Потапов повернулся уходить, он вдруг тихо позвал:
— Э! Слушай-ка, «дочке». Бананов пара килограмм устроит?.. Ну плати в кассу.
— Мужик, с меня причитается. — Потапов протянул чек.
— Пахнуть будет — нехорошо. А ты к дочке едешь, — спокойно рассудил продавец. — В другой раз тогда… Заходи.
— Зайду! — Они пожали друг другу руки.
Что говорить, такие встречи поднимают настроение. Начинает казаться, будто сам ты жутко обаятельный. А народ кругом сплошь симпатичный… А ведь он, этот продавец, в сущности говоря, жулик жуликом! Торгует бананами из-под прилавка.
Потом он стал думать о тесте. И о себе. До чего ж это все-таки странно выглядит. Ведь он, Потапов, здоровенный мужик. В своем деле, скажем, так вообще царь, бог и воинский начальник. Но едва вопрос касается Таньки, он сразу становится каким-то недоразвитым юнцом. И так было всегда, не только после его ухода от Элки. Это, можно сказать, вообще знамение времени: старики помыкают нами посредством наших собственных детей.
Хм, так, а в чем, собственно, дело? Ведь мог же он сказать (естественно, пока они с Элкой были вместе), мог же он сказать: ну-ка хватит, дочь-то все-таки моя! А вот и не мог: то командировки, то путевки. В общем, нету времени. На воспитание собственной дочери времени нет. Потому что жизнью своей поступиться боимся хотя бы на грамм! Не думал о Тане больше недели… Ну а Таня думала о тебе эти дни или нет?.. Вопрос!
Он вышел из поезда и наконец понял: в Подмосковье-то за его отсутствие потеплело. Деревья распустились на полную мощность. Солнце светило. Но по небу шли красивые, строгие облака. Сверху белые, а донья их были темны.
И синева казалась особенно сквозной.
У женщины, идущей ему навстречу, Потапов спросил, где тут детский сад «Ягодка». Она ответила так:
— Вывески там, правда, нету. Но вы все равно увидите… в конце улицы такой участок весь заросший.
Потапов слегка удивился ее словам: почему же заросший? Дети ведь бегают… Но сразу узнал участок Таниного садика. Трава действительно стояла там высокая и густая. Долго смотрел Потапов на эту удивительную траву. Открыл калитку, осторожно пошел по дорожке. Трава поднималась слева и справа. Детки были слишком легки, и ноги их слишком малы, чтобы помять ее.
Приехал Потапов неудачно — только что начался мертвый час. Об этом сказал ему лысый бородатый старик с пронзительными и хитроватыми
