Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
— Ну подожди, подожди! — сказала она. А сама подняла руки, обняла его за шею, как в Москве не обнимаются, наверное, уже лет десять.
Повеяло на Потапова чем-то забытым и молодым. Он крепко прижал к себе Валю и тут же почувствовал с закрытыми глазами, какие у нее мягкие губы. Валя вздохнула, и Потапов тихо отпустил ее.
— Господи! Какой ты здоровенный, Саша… Да что это у тебя? Чуть мне ребра не поломал.
Потапов вынул проклятущее шампанское…
— Как на Новый год. И времени скоро двенадцать… — Казалось, она совсем не была смущена тем, что Потапов поцеловал ее. — Ну раздевайся. Что же ты остановился-то?
Потапов снова потянулся к ней. Валя быстро отступила, покачала головой — шутливо и с кокетством, чтобы не обидеть его. Только она совсем не умела кокетничать… Потапову тут надо было бы сказать какие-то слова. Но за давностью, он все их забыл! Валя, наверное, это все поняла, засмеялась.
— Саша, Саша! Никуда мы с тобой не годимся. И кино про нас снимать не будут!
Она так радостно пошла на кухню, вообще так радостно двигалась, что все потаповские тревоги, связанные с «Жигулями», показались ему сущей чепухой.
— Валя… — Он снял плащ.
Ничего ей говорить не буду!
— В комнату иди, я скоренько.
Телевизор, шкаф, диван, проигрыватель, две полки книг… Потапов приотодвинул штору, увидел то место на улице, где он стоял несколько минут назад. И почти не узнал его — таким пустынным и сирым оно теперь казалось. Странно было представить Потапову, что он стоял там и смотрел на горящие окна.
Отпустил штору, повернулся спиной к окну, еще раз оглядел комнату. Пожалуй, здесь было слишком светло — горела пластмассовая люстра под потолком, а в углу еще и торшер… Из кухни прилетали тихий звон и какие-то шорохи.
Люстру на фиг, радуясь своему мальчишеству, подумал Потапов и стал искать глазами выключатель. Но может, в создании этой полутьмы будет некий непрошеный намек?
Он выключил люстру, но тотчас включил ее… Вошла Валя, в руках ее было шампанское и два простеньких фужера.
— Это что же такое? Сигнализация? — и улыбнулась.
У нее было такое милое, умытое лицо. Да, самым натуральным образом умытое — водою из-под крана и, наверное, даже с мылом. И ни капли краски, ни пудры, ни туши.
…До чего ж ты хороша у меня!..
Но этих слов не сказал Потапов. Эти слова он говорил Элке, давно, в первые годы их любви. А Валя словно чего-то ждала от него. Но прошла секунда, две, три…
— Помоги же мне, Александр Александрович. Что растерялся-то?
Он слишком поспешно взял фужеры, чуть не уронил… Валя выключила верхний свет:
— Ну? Так ли тебе больше нравится?.. Да садись же ты, Саша. Что-то растерянный такой?
— Валечка, знаешь, попрошу тебя: ты задавай мне поменьше всяких наводящих вопросов. Я и так от тебя не очень в себе, а тут еще на вопросы отвечать.
Она секунду смотрела на него:
— Ладно… Ну так шампанское ты умеешь открывать?
Есть на свете такие особые умельцы по открыванию шампанского. Мастера, можно сказать, своего дела. Потапов к ним отнюдь не принадлежал. А сколько, в самом деле, раз за тридцать восемь лет нормальный человек открывает шампанское? Да очень ведь редко!
Пробка хлопнула, сильно толкнула Потапова в ладонь. Однако он успел наклонить горлышко прямо в фужер!
Все еще переживая свой гусарско-официантский успех, Потапов весьма изысканно протянул Вале бокал:
— Ну? За Валю?
— За Валю так за Валю!
Они чокнулись, и звук получился глухой, словно они чокались не стеклянными фужерами, а деревянными бочонками… Они сидели друг против друга через стол.
— Как на переговорах, — сказал Потапов и поднялся. Валя сидела на диване, снизу вверх смотрела на него.
— Нет, подожди, Саша… Мы на переговорах с тобой и есть.
Потапов удивленно улыбнулся.
— Ты мне можешь рассказать, кем работаешь ты?
— Зачем тебе? — опять удивился Потапов.
— Ну расскажи уж, пожалуйста…
— Хм… раз настаиваешь, изволь.
Цепляясь душой за каждую фразу, он стал рассказывать об основах своего дела, потом об устройстве «прибора», о принципах слежения за выходящим газом. Наконец перешел к своей теперешней работе, к любимейшему «Носу»… На душе у него не осталось и следа недавнего раздражения. Он словно и сам что-то узнавал!
— Вот так, Валечка. Такие мои пироги!
— Это очень секретно?
— Как сказать… В принципе этим весь мир занимается. А подробности, конечно, секрет.
Валя кивнула. И странное какое-то было у нее лицо. Скорее всего печальное — так, пожалуй, можно сказать. Потапов с удивлением вглядывался в это лицо. А Валя с тою же внимательностью и еще с грустью смотрела на него.
— Да что произошло-то, Валечка?
— Ты ведь не уйдешь оттуда, верно?.. Со своего предприятия?
— Я?! — изумленно переспросил Потапов. — Я?.. — И запнулся.
Валя поняла его и кивнула — раз и два. Сказала очень грустно:
— Ну а я ведь тоже с комбината дак не уйду. Понимаешь? Понимаешь теперь, чего я говорю? Здесь буду я жить, в Текстильном. Камвольных-то на свете комбинатов много, правильно. И в Москве их довольно. Да мой-то один!.. Не подумай только, что слава и другое. Тут обязанность моя! Понимаешь? Ну так и что говорить?
Потапов слушал ее, качая головой.
— Ну, а жить-то, чтобы жена в одном городе, а муж в другом — так и не бывает. И не будёт… Сашенька!
Потапов совершенно не знал, что ему ответить. Он чувствовал грусть и огромное удивление.
— Ты не подумай, милый. Я не сватаюсь к тебе. А только говорю, что уж пока не полюбила тебя сильно-то, ты уж уезжай, пожалуйста. И тебе легче будет и мне.
— Почему легче? — с трудом выговорил Потапов.
— Ну время-то пройдет, полюбимся дак сильнее. И уж деваться некуда, наделаем что не надо. А мы с тобой другое должны!
— Да как же ты будешь жить, Валя?!
Он хотел сказать, что невозможно вот так: смирять себя — надо и надо! Но не сумел или не решился произнести этого, потому и спросил невнятное: как будешь жить…
— Жить буду так, Сашенька, — она пожала плечами. — И сама не знаю пока…
Однако тотчас вспомнились Потапову «Жигули»…
— Ну замуж-то все-таки пойдешь?
— А старой девой в почти двадцать восемь лет, а? Хорошо ли? Людей все счастью учу, а
