Юрий Рытхэу - Полярный круг

— Надо записаться, — сказал парень в морской форме, — и раньше, чем через две недели, не надейтесь улететь.

Сначала эта новость повергла Оле в уныние, но потом он сообразил, что две недели вполне достаточно, чтобы не спеша как следует познакомиться с Магаданом. Он еще не был в театре, в кино и не побывал на футбольном матче, о котором знал только по радио. Оле записался в очередь на авиабилет. Парень в морской форме обнадежил его, что улететь можно будет где-то во второй половине июля.

По-прежнему стояла прекрасная солнечная погода. У входа в универмаг торговали цветами. Цены были ошеломляющие, но и цветы, надо сказать, были роскошные, таких Оле никогда не доводилось видеть. Особенно вот эти, белые, словно сделанные из пушистой шерсти с шеи матерого оленя. Оля купил три цветка.

Так, с цветами в руке, он вошел в магазин.

Оле несколько раз возвращался в отдел часов и разглядывал электронные наручные часы. Такие он мельком видел только у глазного доктора Пуддера. Часы стоили раза в два больше обычных, но не это удерживало Оле. Его волновала мысль о возможности иметь такие часы. Оле где-то читал о жидких кристаллах, интегральных схемах, что-то помнил из школьного курса физики, но все равно тайна светящихся цифр была необъяснима. У Оле для такого рода явлений имелось свое тайное определение: космические… Так вот в этих часах ему чудилось нечто инопланетное, таинственное, пришедшее на магаданскую землю из других миров. Может быть, Оле давно обратился бы к продавцу с просьбой показать часы, но за прилавком стояла девушка… В ней было что-то от полузабытого облика юной Зины, еще той далекой поры, когда они любили друг друга без слов на тундровых холмах. Необычный, поднимающийся кверху, к вискам, разрез глаз был подчеркнут легкой линией синего карандаша. Вообще-то Оле не любил рисованные лица. Ему виделось в этом нечто искусственное. Но обычай подкрашиваться в последние годы распространялся среди чукотских и эскимосских молодых женщин с невероятной скоростью. Он сделал по этому поводу замечание Зине, когда она была еще его женой. Зина ответила так: «Тогда сделаю татуировку, как у твоей мамы…» У матери Оле обе щеки были украшены тремя синими параллельными линиями с каждой стороны.

Оле поднялся на второй этаж универмага, походил по отделу тканей, спустился вниз и выпил кофе возле небольшой стойки у входа.

Вернувшись в отдел часов, он встретился взглядом с девушкой. Обычно равнодушная, как, впрочем, и все здешние продавщицы, девушка вдруг улыбнулась. И Оле зарделся, засмущался, потупился, как десятиклассник, и отошел.

Он уже решил уйти из магазина, но все же неведомая сила привела его снова к витрине с часами. Оле старался не поднимать глаз, вперив взгляд в электронный циферблат, на котором каждую секунду выскакивала светящаяся, чуть бледноватая при ярком дневном свете цифра.

— Хотите купить часы? — услышал Оле над головой голос.

— Да, — прохрипел он в ответ.

— Электронные?

— Да, — повторил Оле и, прокашлявшись, поднял взгляд.

Девушка стояла близко — можно было дотянуться до нее через прилавок — и улыбалась одними глазами. На ее темных щеках Оле разглядел пушок.

Девушка достала часы и коротко приказала:

— Снимите ваши.

Оле отстегнул ремешок старых часов «Полет» с помутневшим стеклом и подставил руку.

Продавщица ловко защелкнула металлический браслет, и Оле почувствовал на своей руке прохладу и солидную тяжесть новых часов.

— Нравится? — с улыбкой спросила девушка.

Он молча кивнул.

— Можете заплатить в кассу.

Оле вернулся с оплаченным чеком — девушка ждала его с прежней улыбкой. Старые часы были положены в коробку.

— Я правильно вас поняла? — спросила девушка с прежней улыбкой.

— Правильно, — сказал Оле и вдруг, неожиданно для себя, подал ей букет. — Большое вам спасибо.

— Ой, что вы, товарищ! — смутилась девушка. — Это так необычно, чтобы покупатель цветы дарил.

— Пусть будет так, — торопливо сказал Оле. — Я вам очень благодарен. Спасибо большое.

Он сунул букет ошеломленной девушке и поспешно вышел из магазина на яркий солнечный свет.

Оле двинулся вверх по улице, по направлению к телевизионной вышке, увидел вход в парк и завернул в него. При этом он время от времени поглядывал на часы. Оле уселся в стороне на скамейку и принялся разглядывать покупку. Да, в них и впрямь чудилось нечто космическое. Оле где-то читал, что внутри часов нет никакого искусственного подсвета и что сияние испускают жидкие кристаллы… Он напряг память, стараясь припомнить кое-что из школьного курса физики, но безуспешно.

Эта девушка… Красивая! Просто не представляешь иногда, как может поразить красота. Оле за долгое время холостяцкой жизни, случалось, даже бывал временно женатым. Но жены все попадались какие-то неинтересные. Точнее сказать, интересные до первой ночи, а дальше… Не было такой, с которой он готов был бы отправиться хоть на край света. Наоборот, хотелось поскорее самому уйти. А первоначально казалось: вот она, наконец! И еще одно немаловажное обстоятельство: по мере того как вырастала Надя, с этим становилось все труднее и сложнее.

Оле не без усилия подавил в себе вдруг возникшее желание зайти еще раз в универмаг и поглядеть на девушку хотя бы издали. «Еще подумает, что я пришел обратно за цветами» — заколебался он.

Приближалось обеденное время.

Оле решился дождаться Тутына у Дворца профсоюзов.

Служитель с красной повязкой на рукаве заметил Оле и сказал:

— Заходите, товарищ!

В большом зрительном зале после уличного яркого света показалось сумрачно, как будто вельбот вошел под сень прибрежных скал. Спотыкаясь от неуверенности и смущения, Оле примостился на краешке последнего ряда.

Было довольно много свободных мест. Густо сидели в, середине зала и совсем жидко на первых рядах, ближе к президиуму.

Выступал старый знакомый Оле — начальник управления сельского хозяйства Компотов. Толстый, с мясистыми висящими щеками, он что-то бубнил, уткнувшись в бумагу, и изредка хмуро оглядывал зал. Оле вспомнил, как Компотов приезжал в оленеводческую бригаду. Всяких людей повидал Оле, но такого довелось встречать впервые. Время было трудное: осенью, после наступления морозов и первого снегопада, вдруг хлынули дожди, а потом ударил мороз. Много пало оленей. Оле до сих пор не мог спокойно вспоминать огромные вороньи стаи, кружившие над тушами павших от голода оленей.

Компотов молча вышел из вертолета, даже не поздоровался с собравшимися пастухами и направился в ярангу. За ним бежали председатель райисполкома и директор совхоза.

В яранге Компотов потребовал бригадира. Бригадир совершенно спокойно выслушал ругань разгневанного Компотова.

Когда вертолет улетел, Оле недоуменно спросил бригадира:

— Как же вы так?

— Я выключился, — ответил оленевод. — Я умею это делать. Научился… А Компотова давно знаю…

Среди многих неразрешимых вопросов, над которыми в часы досуга задумывался Оле, была загадка происхождения начальства. Каким образом в обществе формируется человек, который не только по своим внутренним устремлениям, но даже по внешнему виду предназначен в начальники? Именно в начальники. Оле четко разграничивал «начальников» и «руководителей». Начальник, как чаще всего оказывалось, плохо знал дело, но зато обладал громким голосом. Тот же Компотов в другой приезд сопровождал министра культуры и пытался что-то объяснять гостю. Оле, стоявший поодаль, внутренне краснел за Компотова. Но видом своим и голосом Компотов полностью соответствовал понятию Оле о начальнике.

Здесь, во Дворце профсоюзов, Компотов читал по бумажке много раз слышанное и не раз напечатанное в газетах, брошюрах и солидных книгах, переданное по радио и телевидению. О том, что оленеводу нужны специальные машины, которые могут преодолевать глубокий снег, пересекать весенние реки, ходить по мягкой тундре, не повреждая ее растительного покрова… Хорошо знакомыми словами Компотов говорил о том, что оленевод давно заслужил право жить в хорошем доме, где ему было бы не хуже, чем в яранге…

Видимо, речь подходила к концу, потому что Компотов часто поднимал голову, отрываясь от написанного, и поглядывал в сторону президиума, где Оле с удивлением узрел Тутына. Тутын важно вертел в руках толстый карандаш, снисходительно посматривал на Компотова. Казалось, что оратор читает речь в основном для Тутына и ищет у него одобрения.

Компотов сошел с трибуны под жидкие аплодисменты. Председательствующий объявил:

— Слово имеет представитель совхоза «Возрождение», механизатор оленеводческой бригады Петр Васильевич Тутын.