Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Благоразумием, — неожиданно заявила Светлана. — Он хорошо усвоил истину, которую мы неустанно повторяем, что самое ценное у нас — люди, и отдавать жизнь за пятьдесят тонн стали… А тем более за двадцать пять, как могло получиться у твоего Балатьева. Фактически он поставил на карту две жизни: свою и Акима Ивановича. Ты скажи мне, какое право имел Николай Сергеевич тащить его с собой на тот свет?
Константин Егорович вскочил со стула, походил, пытаясь уравновеситься, собраться с мыслями.
— Ну, дочка, ты сегодня с левой ноги встала.
— Она последнее время только с левой и встает, — как бы вскользь заметила Клементина Павловна.
Светлана будто не расслышала этих выпадов, продолжала свое:
— Я понимаю, когда люди на войне совершенно сознательно жертвуют собой. Бросаются под танк, закрывают своим телом амбразуру дота, идут на таран. А в условиях глубокого тыла…
И вот тут выдержка окончательно оставила Константина Егоровича.
— «Я понимаю, я понимаю…» — он сожалеюще посмотрел на дочь. — А я, — стукнул кулаком по груди, — не понимаю, всерьез ты все это говоришь или… Вбила себе в голову: в тылу, в тылу… Завод, который работает на оборону, живет не по законам тыла, а по законам фронта! И не пятьдесят тонн спасал мой Балатьев, — Константин Егорович в пику дочери сделал ударение на слове «мой», — а неизмеримо больше! Он спасал печь от длительного простоя, спасал, если хочешь, миллионы пуль! И такому человеку в ноги поклониться надо, шапку перед ним снять, а не осуждать.
— Вот и сделай это, когда встретишь, — непреклонно заявила Светлана. — И давайте разойдемся до завтра.
Клементина Павловна появилась в комнате дочери, как только муж стал мирно похрапывать. Села у изголовья, легким прикосновением расправила складочки на лбу, развела в стороны насупленные брови — давний испытанный прием успокаивать дочь, когда та была в трансе, исподволь выпытать все, что накопилось в душе. Условно это означало: а ну-ка выкладывай свои сомнения и предположения без утайки.
Светлана упорно молчала. Ей было больно и стыдно признаться, какой оскорбительный отпор получила от Николая, когда, по существу, предложила себя, и какому жестокому осмеянию подвергла ее Заворыкина, фамилию которой вспомнила после того, как немного пришла в норму. Но мать не уходила, ждала, и, собравшись с духом, Светлана медленно, через силу принялась рассказывать обо всем, не щадя себя, ничего не скрывая, ничего не смягчая.
Закончив мучительную, с трудом давшуюся исповедь и ища сочувствия, повернула лицо к матери и увидела, что та улыбается.
— Глупышка ты моя маленькая, — благодушно проговорила Клементина Павловна. — Впрочем, вовсе не маленькая. Большая глупышка. Навоображала бог знает что. Николай поступил вполне достойно, отказавшись перейти к нам. И мотивы его весьма резонные. А на самом деле, почему мы не могли подумать: предприимчивый молодой человек, быстро ухватился за возможность получить меблированную комнату со всеми… услугами, что ли. И почему ты решила, что мы должны были встретить его с распростертыми объятиями? Честь и хвала ему, что не клюнул на твой слишком, буду говорить прямо, эмансипированный жест.
— Мама! — вспыхнула Светлана.
— Я давно уже мама, — опять-таки благодушно отозвалась Клементина Павловна, — и в этой своей беспокойной должности дурных советов тебе, кажется, еще не давала. Так ведь?
Светлана неохотно кивнула.
— Тогда слушай дальше. Николай — мужчина, был женат…
— Ты хочешь оправдать его хождения к этой дряни?
Клементина Павловна укоризненно поморщилась.
— Не торопись. Ты уже достаточно погорячилась. Если б Николай ходил к ней, об этом гудел бы весь поселок — шила в мешке не утаишь, а у нас и подавно — тут все нараспашку. Кроме того, я вообще не могу допустить, что Николай способен унизиться до… до связи с блудливой бабенкой. У нее же… на лбу роковые слова: «Продается с публичного торга». Как ты могла поверить?
— Но зачем, зачем ей это нужно было?
— Да мало ли отчего подличают? Скорее всего, ядовитая бабья зависть, а может, какие-то практические соображения, хитрый ход — на все уловки пойду, а приворожу. Не получится — потешусь хоть тем, что разлучу голубков, — терять-то нечего.
— Мама, ты неисправимая идеалистка! — не сдавалась Светлана. — Всю жизнь прожила с кристально чистым человеком и меришь мужчин на его аршин.
— Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав, — осадила дочь Клементина Павловна. — Давай хладнокровно. Я считаю, что в личных отношениях не должно быть невыясненных моментов.
— Попробуй выясни. И как ты предлагаешь сделать это? Задать ему в лоб такой вопрос?
— Нет, разумеется. Подойти нужно умно. А как именно — подумай, тебе должно быть виднее. — Почувствовав, что дочь не вняла ее словам, Клементина Павловна заговорила размеренно, глядя сощуренными глазами в одну точку, напрягая память: — Расскажу я тебе одну весьма поучительную историю, причиной которой явилась именно скоропалительность решения. Поведала мне об этом в поезде совсем чужая женщина под впечатлением пережитого. Брат, ну, женщины этой женился на ее подруге. Он и она — натуры цельные, чистые. Любили друг друга, как не часто бывает, скучали нестерпимо, когда по роду своей деятельности уезжали в командировки. И вот однажды, вернувшись домой, брат обнаружил на столе записку: «Ушла навсегда, не ищи». И — как растворилась. Потрясение. Три месяца больницы, да и потом… Словом, сломался человек. Что мог он предположить? Полюбила кого-то? Но зачем это таинственное исчезновение? Остался холостяком. Женщины были — недурен собой, положение, — но обходился он с ними как с существами низшими, бросал, едва болезненная подозрительность нашептывала, что может остаться покинутым. Говорил: «Женщины рождены, чтобы подличать и реветь». И вот спустя много лет особа, что поведала об этом случае, на одном из южных вокзалов неожиданно встретилась со своей бывшей подругой, женой брата. Бросились друг к другу, обнялись, расцеловались. Ну что? Ну как? Та рассказала, что живет в небольшом городишке, работает не по профессии, наплодила детей от посредственного человека, с которым свела судьба. Личного счастья нет. На вопрос, почему так несуразно бежала от мужа, ответила, что, вернувшись однажды из командировки домой в то время, как он был в отъезде, обнаружила в постели шпильку для волос. «Это произошло зимой? Перед Новым годом? Витая черная шпилька?» В ответ — полный недоумения взгляд: откуда известно, какая? И тут все выяснилось. Шпилька принадлежала рассказчице, которая проездом переночевала в пустующей комнате, где жила счастливая пара… Вот к чему может
