Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
Светлана задумалась, и Клементина Павловна, хорошо знавшая непокорный нрав дочери, решила прийти ей на выручку.
— Я бы на твоем месте первая…
— Вот это здорово! — вспыхнула Светлана. — Почему я должна…
— Потому что в вашей глупой размолвке виновата ты. Да, да, не делай такие глаза.
Выражая несогласие с матерью, Светлана отвернулась к стене.
— Ни за что! Если любит — сам придет!
— Учти, у тебя появился хороший предлог, — сказала Клементина Павловна тоном, каким наставляла дочь в детстве, когда та проявляла строптивость. — Поздравь Николая с возвращением с того света. Этого, если хочешь, требует даже элементарная вежливость.
Светлана долго еще сидела на кровати в тоскливом одиночестве, прижав к себе колени.
Никогда не думал Николай, что слава бывает обременительной. Ему буквально не давали покоя. Со всего завода приходили в цех люди, выражали восхищение его мужеством, благодарили, задавали самые неожиданные вопросы вроде того, какие мысли владели им, когда стоял у сырого ковша, и сколько шансов было за то, что ковш не взорвется. И на улице его останавливали, и по телефону звонили, чтобы сказать несколько восторженных слов или о чем-то спросить. А ребятишки, завидев в поселке новоявленного кумира, в почтительном безмолвии сопровождали его стайкой или вертелись вокруг, стараясь разглядеть получше.
При таком повышенном внимании со стороны совсем посторонних людей странным казалось Николаю молчание Светланы. Идти к ней, дабы выяснить отношения, он не торопился и не знал, пойдет ли вообще. Ее поведение не поддавалось никакому объяснению. Что явилось причиной яростного «отстаньте!»? Перед злополучной последней встречей ничего невыясненного не осталось, они обо всем договорились, пусть чуть по-детски, как уж получилось, и вдруг — новая вспышка и ненавидящий взгляд. За какие грехи? Он больше ни в чем не провинился, ничего дурного не совершил. Может, мать отсоветовала? Если, дескать, у вас с самого начала не клеится, чего же дальше ждать? А не сподличал ли Суров? Наплел какую-нибудь несусветицу из ревности. Но Светлана достаточно умна, чтобы не заподозрить в таком ходе коварного умысла. Впрочем, почему он решил, что она умна? Начитанна, развита, музыкальна, неглупа, безусловно, но житейского ума у нее нет, и откуда бы он взялся? Росла в стерильно чистой семье, как правило, такая среда воспитывает доверчивость к людям и беззащитность против козней.
Когда Николай в который раз решал это уравнение со многими неизвестными, в двери конторки появилась Заворушка.
— Чего тебе? — спросил Николай неприязненно.
— Да я, Николай Сергеич, все насчет жильца. — Заворушка на сей раз уставила на Балатьева глаза смиренной овечки. — Вознамерились вы аль нет? — Истово перекрестилась. — Вот крест даю, лучше как у меня вам нигде не будет. Хоть зайдите избу посмотрите, ну и меня в одночасье. Разве я такая дома? Вы-то привыкли только что в этой робе видеть. А приоденусь когда… — Обретя обычную нагловатую уверенность, она вошла в помещение, непринужденно уселась, стянула с головы косынку.
— …или вовсе разденусь… — в тон ей подхватил Николай.
Жгучие глаза на белом-белом Заворушкином лице сверкнули радостью.
— Э, любо-дорого поглядеть! Картину малевать можно! Приходите! — продолжала цыганить она. — Ей-ей, не пожалкуете.
Николай не без любопытства смотрел на домогавшуюся его женщину. Таких прямых атак он еще не знавал. Стало как-то муторно, и все же что-то похожее на жалость шевельнулось в нем. Красивая, осанистая, а пошла по рукам, потому что сама идет в руки.
Заворушка истолковала его молчание как нерешительность и, цепко глядя в самые зрачки, поднажала:
— Значица, договорились, Николай Сергеич. Уедете — хоть будет чего вспомнить, с чем сравнять. В воскресенье вакуированные как нагрянули… Цельный день только и знала что выпроваживала. А один… Не уйду — и все, говорит, — приглянулась больно. Таких женщин, говорит… А мне он… Наплевать. Для вас две лучших комнаты берегу. Понеже любы вы мне. Оченно. Право слово.
С трудом сдерживаясь, чтобы не выбраниться, Николай сказал охлаждающе:
— Отстань. У меня невеста есть.
— Была, Николай Сергеич. — Заворушка злорадно рассмеялась ему в лицо. — Была, покуда Сурова не было. А вернулся — уплыла. Как вода меж пальцев. — Увидев, что озадачила Балатьева, и избегая дальнейших расспросов, поднялась. — Значица, жду, Николай Сергеич. Мой дом вы знаете. Не доходя Вячеславого.
На лице Николая заблуждала неопределенная улыбка. Происходил бы этот разговор до страшной аварийной ночи, фуганул бы он эту липучку, чтоб навсегда забыла к нему дорогу. Но пережитое ослабило в нем какую-то пружину. Он стал снисходительнее относиться к людям и больше не воспринимал их дурные наклонности и греховные помыслы как нечто отвращающее.
— Послушай, Клава, — сказал мягко, — бери-ка ты ноги в руки и потихоньку топай отсюда.
Заворушка вдруг ожесточилась, от ее привлекательного облика не осталось и следа.
— Что, не того поля ягода? Все равно никуда от меня не денешься! — Уходя, повторила: — Никуда!
«Нет, эта бестия знает гораздо больше, чем говорит, — размышлял Николай. — Раз ей известно о размолвке со Светланой, значит, известно и о причине ее. Так как же, каким путем докопаться до истины? Тряхнуть как следует? Недостойно. Поговорить с Суровым? Унизительно. К Светлане не подступиться. А что, если по-мужски раскрыться Константину Егоровичу? Он поймет и даст совет, а может, и окажет содействие. Только вряд ли он в курсе дочерних вывертов. Вот кто наверняка все знает, так это Клементина Павловна. Но не идти же к ней плакаться».
Когда, отсидевшись в своем укрытии, Николай появился у печи, Вячеслав Чечулин без обиняков осведомился:
— Опять Клавка с жильем набивалась? Прилипчивая она больно. Моргалки свои включит — хоть какого мужика устелит. И не оглянется.
— Вот оно что… — многозначительно обронил Николай.
— Э нет, не думайте, что и я… Давайте у меня помещайтесь, Николай Сергеевич. Сколько можно в Доме заезжих отираться? И я, и женка моя Фрося рады будем, ежели такой чести удостоимся.
Предложение было заманчивым. И жил Вячеслав близко, и дом у него просторный, и семья маленькая, но Николай отказался. Чтобы смягчить нанесенную обиду, стал объяснять:
— Не хочу подводить вас. Выйдете на первое место в соревновании, заработаете премию — а дело к тому идет, — злые языки сразу и понесут: это потому что начальника пригрел.
— На каждый роток не накинешь платок, — беспечно отмахнулся сталевар. — И что вам до них, до этих самых языков, Николай Сергеевич?
— Допустим, начхать. Но есть другое соображение. Посерьезнее. Я ли уйду отсюда, меня ли уйдут, это ведь не исключено…
— Конечно. Не век же вам тут вековать, — согласился Вячеслав. — Разве это по вас цех?
— Так вот уйду, говорю,
