Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Что верно, то верно, память у него злющая, — согласился Вячеслав. — До сих пор косит на меня, как вороная, что сапоги вам одолжил и на поиски побёг.
— Ну вот видите. Мне бы комнату на нейтральной почве. Чтоб хозяин с цехом, даже с заводом связан не был.
— Знаете, за что вас люди уважают? — пустился вдруг в откровенность Вячеслав, растроганный такой предусмотрительностью начальника. — Вы о них больше думаете, как о себе. А когда вы на этом ковше клятущем со смертью схлестнулись, тут вас и вовсе вознесли. На что Кроханов зуб на вас точил — и тот теперь в пример всем ставит.
Хотя Николай уже знал, что прямые и сдержанные по характеру уральцы на лесть неспособны, похвалы в лоб, даже если они исходили от чистого сердца, всегда оставляли в его душе какую-то оскомину. И он замял этот разговор, спросив:
— Вячеслав Евдокимович, а что из себя представляет Суров?
— Мастер высокого класса, в этом вы сами убедитесь, пограмотнее Акима Ивановича, старательнее Драна.
— Все это я знаю. А как человек? Добрый, злой, честный, подлый? Мне разобраться трудно, я ведь почти не сталкивался с ним.
— Нормальный, в общем. Все у него как у каждого, но плохого не замечал. А насчет честности — кто ее испытывал?
Характеристика была весьма неопределенной, и, возможно, потому Николай стал склоняться к мнению, что нити разгадки поведения Светланы тянутся к Сурову.
Едва заводской гудок возвестил об окончании утренней смены, как в конторку к Балатьеву зашла Игнатьевна, зашла, даже не умыв задымленного лица, и, упреждая появление посторонних, накинула на дверь крючок.
— Товарищ заведующий, чтой-то я вам сказать хотела, да все оказии не было, — с ходу завелась она. — Давеча, когда мы с утра работали, заходила в цех, ну, Светлана Константиновна, искала вас, видать. А пошла к проходной — Клавка за ней, вишь, увязалась. Тогда я, простите меня, грешную, работу бросила, хоть генератор был недогруженный, — и следом. Стала у колонны, мотрю — догнала Светлану Константиновну и чтой-то ей… Что — не ведаю, но, видать, пакостное, потому как Светлана Константиновна, ничего не сказамши, вишь, повернулась и пошла. Так пошла, как ношу тяжелую на себе потащила. Поимейте это в виду. От Заворыкиной всего ожидать можно. Неоплошная больно и приманчивая. Ежели на мужика глаз положила да обаламошить удумала — не выворотится. Хоть на одну ночь, а захороводит.
— Час от часу не легче, — буркнул Николай, хотя в глубине души был несказанно рад тому, что причина Светланиной немилости как-то прояснилась.
— Послухайте меня, подальше вы от ее, окаянной, — продолжала наставлять Игнатьевна, усердно высморкавшись в передник. — У нас тут не одна баба от нее обплакалась. Ей-ей, чистую правду ворю. Побей меня бог, ежели…
— Меня она не приворожила.
— Чудной вы, ей-бо, Николай Сергеич. Не приворожила — так приворожит, — убежденно ответила Игнатьевна. — Чи то зелье у ее приворотное есть, чи то, может, ворожея какая на ее робит, а тольки ежели захомутать вознамерилась… — Помолчала. — Знамо, дело молодое, да больно непутевая, никак в ум не войдет. Поимейте это в виду.
— Спасибо, поимею, — оживился Николай и, опасаясь, что выдал себя, поддел: — А у вас что, заведено так — друг на друга наговаривать?
Игнатьевна приложила ладонь к вроде бы неслышащему уху.
— Чо-чо сказали? Наговаривать?
— Да, наговаривать.
Доселе тихая и благочестивая, Игнатьевна вдруг взорвалась:
— Христос с вами, Николай Сергеич! Не то вы, батюшка, слово говорите! Несправедливое! Наговаривать — значица, солживеть. А от меня еще никто лживого слова не слыхивал. Я как мать к вам, а вы!..
Уязвленная в лучших своих побуждениях, Игнатьевна круто повернулась и вышла, не закрыв за собою дверь, чтобы начальник понял, какую нанес обиду.
Николай пожалел, что огорчил добрую женщину, и впрямь проявившую к нему материнскую заботу. Вспомнил о своей матери, от которой вот уже полмесяца не было никакой весточки. В последнем письме она сообщала, что завод бомбят, город — не очень, и категорически отказывалась выехать к нему, надеясь, что вот-вот прибудут невестка с детьми, за которыми отправилась Лариса. Из этого письма он понял, что от брата никаких сведений нет, а где находятся его жена с ребятами и какую роль играет в этой истории Лариса, оставалось неясно. Трудно было допустить, что после всех семейных перипетий Лариса поддерживает отношения с матерью, которые с самого начала не сложились.
Сообщение Игнатьевны приободрило Николая. Когда знаешь, в чем заключается болезнь, и врачевать ее легче. Теперь у него появилась уверенность в том, что со Светланой все наладится, что они снова станут близкими друг другу, даже более близкими, нежели было до сих пор.
Но прежде чем явиться к ней, надо было найти пристанище — четыре стены и крышу над головой, — чтобы чувствовать себя независимо. А как это сделать, к кому обратиться? На помощь Кроханова рассчитывать не приходилось, хотя какой-то сдвиг в их отношениях произошел, из сослуживцев никто к себе жить особенно рьяно не звал. И вдруг его осенила мысль: а почему бы не поселиться у Афанасии Кузьминичны, чье подворье забор в забор с Давыдычевыми? Она с семьей живет в доме на четыре окошка, другой, малюсенький, на два, пустует. Если ничего не изменилось, то что может быть лучше такого «особняка»?
Его размышления прервал вошедший Аким Иванович.
— Пропали мы с вами, Николай Сергеевич, ни за понюх табаку.
Положив на стол областную газету, ткнул пальцем в статью с коротким заголовком «Подвиг», подписанную Федосом Баских. Секретарь райкома обстоятельно поведал о халатности, которая могла привести к крупнейшей аварии, и о мужестве людей, ее предотвративших. В адрес инженера Балатьева и обер-мастера Чечулина были сказаны самые высокие слова. Не скупясь на краски, Баских воздал должное их бесстрашию и самоотверженности.
— Так что тут плохого? И почему мы пропали? — недоуменно спросил Николай.
Аким Иванович раскурил цигарку, пыхнул, косяще уставился на начальника, как будто тот сказал что-то чудно́е.
— Эх, Николай Сергеевич, вы ровно дитятко малое. Всякий человек на обиду склонный, а начальство — особливо. Не простит нам Кроха такой почести. О нем, о директоре, хоть бы когда словечко доброе, а нас с вами во как вознесли! — Аким Иванович для пущей выразительности вытянул вверх руки. — Надо всей областью. А самое страшное, что из этой статьи значится, так это — вот у тебя, директор,
