Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Бегите хоть вы, Николай Сергеевич! Чего двоим подыхать!
Но ответив ему, Балатьев снова пошел посмотреть на ковш.
Корка шлака пристыла, стала темно-бордовой, и сквозь нее уже пробивались голубоватые огоньки газа. Сталь остывала быстрее, чем обычно, потому что футеровка ковша была холоднее, чем обычно, и отнимала много тепла. Но главная опасность состояла в том, что футеровка все сильнее прогревалась, все больше выделялось пара из отверстий, и струи его становились длиннее и длиннее. Это означало, что вот-вот, в любое мгновение мог наступить такой критический момент, когда отверстия в броне не пропустят накопившегося внутри пара, и пусть это произойдет лишь в одном месте, пусть только один кирпич отойдет от другого, все тут же полетит к чертям собачьим.
«Успеем разлить или не успеем?!» Как это бывало с Балатьевым в ответственные мгновения, решение пришло само собой, будто подчинился он не своей, а чьей-то чужой твердой воле. Уже не внемля голосу рассудка, стал лихорадочно быстро спускаться по лестнице в разливочный пролет. В тишине цеха услышал, как застучали по железным ступеням подковки каблуков Акима Ивановича. Обер следовал за ним.
Вдвоем они открутили болт, удерживавший механизм стопора, нажали на металлическую рукоять. Еще, еще. Стопор не поддавался, — очевидно, застывшая на дне ковша сталь уже прихватила огнеупорную пробку, которая закрывала отверстие в сталеразливочном стакане. Нажали изо всех сил, и — о счастье! — пробка выдержала, не оборвалась, и струя хлынула из стакана.
— Может, выскочим! — ободряюще прогремел Балатьев.
— Ох, не говорите «гоп»… Темна вода во облацех. — Аким Иванович захлебнулся струей пара, которая била поблизости от его лица.
Медленно, но равномерно заполнялись металлом изложницы.
— Перегрел Дран плавку. — Аким Иванович, когда сердился, иначе Дранникова не называл. Покосил глазом на ковш, который парил пуще прежнего. — На этот раз, пожалуй, будет самое как раз. С запасом на обогрев футеровки.
Наполнили сорок изложниц. Теперь ковш предстояло передвинуть на следующий круг и подвергнуть новому испытанию.
Управлять сталеразливочной тележкой, на которой стоял ковш, Балатьев не умел, потому что с подобной допотопной техникой прежде не встречался. В Макеевке ковши с металлом держали на весу мостовые краны, они же перемещали ковши с места на место.
Увидев замешательство начальника, Аким Иванович, хоть и без всякого желания, все же пришел ему на выручку. Забравшись в кабину, взялся за рукоять контроллера, повернул ее, тележка двинулась с места, проехала несколько метров и остановилась точно в том месте, где было нужно. От движения металл в ковше заколебался, пар из него повалил сильнее.
Аким Иванович застыл на месте, даже дышать перестал. Но, убедившись, что и на этот раз беда миновала, соскочил с тележки, помог Балатьеву поднять стопор, и сталью начали заполняться изложницы второго круга.
А впереди еще четыре. «Выдержит ли ковш, выдержат ли нервы?» — тревожно билась мысль Николая.
Никогда еще время не тянулось для него так изнуряюще долго. Не раз попадал он в сложные ситуации, был свидетелем нескольких крупных аварий, но происходили они так стремительно, что не оставляли времени для принятия решения и ликвидация их последствий не требовала отчаянного риска. А вот сейчас, стоя рядом с ковшом, который того и гляди мог выплеснуть расплавленный металл, а то и разлететься на части, Николай физически ощущал, как кто-то незримый медленно и непрестанно тянет из него жилы. Все помыслы, все желания его сводились к одному: скорее бы все кончилось. Не будь здесь никого другого, возможно, эту пытку ожиданием он переносил бы не так тяжело. Но вид Акима Ивановича, бледного, взмокшего, с трудом превозмогающего страх, все время напоминал об опасности и замедлял и без того медленное течение времени. Мгновениями Николаю было невыносимо жаль самоотверженного мастера, и тогда он спрашивал себя: вправе ли подвергать человека такому риску? Пусть он не понуждал к этому Чечулина, но, подав пример безрассудства, вынудил его поставить на карту и свою жизнь.
При переезде на четвертый круг из нескольких отверстий в броне ковша вместо пара появилась непонятно откуда взявшаяся мутная белесая вода, что было пострашнее прежнего. Николай решил прекратить разливку, выйти из этой игры, но представил себе закозленный ковш, остановленную печь, поникшие лица рабочих, злорадствующего Кроханова — вот до чего доработался! — взбешенного секретаря горкома и… не тронулся с места.
— Век прожил, а такого не видывал… — выдохнул Аким Иванович, показывая на потоки воды на броне ковша. Остановил на начальнике умоляющий взгляд, как бы прося: «Уйдем отсюда, покуда целы», но тот отрицательно покачал головой, и Аким Иванович, глубоко, с перехватом вздохнув, остался.
Разлить благополучно металл до конца так и не удалось. На последнем круге сталь в изложницах начала застывать, а в отдаленные изложницы и вовсе не пошла. Сыграли тут свою роль и минуты, затраченные на раздумье, и сырая футеровка, забравшая много тепла и остудившая сталь. Разливку прекратили, оставив часть металла в ковше. Но плавка все же была спасена, и главное — был спасен ковш.
Балатьев подозвал машиниста тележки.
— Давай на яму! Учти, остался металл, тонн восемь!
Решив, что опасность миновала, машинист погнал тележку со все еще парящим ковшом в конец разливочной канавы, на ходу наклонил его, чтобы вылить оставшийся металл в чугунные чаши, но в радостном возбуждении переусердствовал, стукнул ковш о борт чаши, да с такой силой, что несколько кирпичей в нем сдвинулись, обнажив влажные места. И — произошел взрыв. Из ковша, словно из гигантской мортиры, вылетели брызги металла, шлака, куски кирпича, из окон от сотрясения полетели стекла, со стропил посыпалась залежавшаяся пыль, цех заволокло как дымовой завесой.
Аким Иванович вытер ладонью упревшее, грязное, измученное лицо. Он еще пребывал в том тревожно-взвинченном состоянии, когда все, что стряслось, казалось не прошлым, не пережитым, а тем, с чем еще надо было столкнуться, что еще предстояло пережить.
— Сколько грохоту от такой малости, а если б… Пойдемте в ваш курятник, передохнем, очухаемся.
Николай направился к лестнице.
— Ох, нет, не сдюжу, обмяк, — посетовал Аким Иванович. — Кругом обойдем, через шихтовый двор. Заодно на звезды поглядим. Я то уж думал… последний разок увидим, когда через крышу вылетим…
Несколько раз глубоко втянув в себя холодный ночной воздух, Аким Иванович малость пришел в норму.
— Ну что ж, можем поздравить друг друга с возвращением с того света. — Протянул руку. — Здравствуй, Николай Сергеевич, в рубашке рожденный.
Как все истинно храбрые люди, Балатьев по-настоящему, со всей ясностью осознал серьезность опасности лишь после того, как она миновала.
— Да-а, могли б
