Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
Но ведь и это ничего не доказывает, ничего не объясняет…
Говорила она не торопясь, как бы чуть смущенно:
— Полно, Севочка. Это вот твоему товарищу простительно. А уж тебе положено знать, как от шума-то у нас устаешь. Завтра суббота, дак поеду в Малиновские луга… Заливные-то луга наши зна-ашь?.. — Она так и сказала «знаашь», с таким длинным «а». — Девочки сказывали, будто уж просохло. Воды-то давно нет… Теперь не те разливы пошли, — это она сказала, обращаясь к Потапову. — Что вы! Ни транзисторов, ничего не берем. Тишины больно хочу. Знаете, по тишине соскучилась.
Сейчас он заметил, что помнил только Валю, ее слова. А себя и Севу не помнил вовсе.
— Там хорошо… — она улыбнулась. — Как в деревне! Там родные мои живут — дядька, мамы покойной брат, и баушка.
Хорошо, как в деревне… И тогда впервые ее слова затронули Потапова.
— Ну если хотите, то милости прошу, поедемте. Встаете-то раненько или по-московски?
— Мы солдаты, — брякнул Потапов. — Поспать любим, но когда надо, можем подняться и по трубе.
Сразу стало ему стыдно за свою бравую чепуху. Но Валя спокойно улыбнулась в ответ. Да и откуда ей было знать, кто такой Потапов. Может, он и вправду какой-нибудь майор на отдыхе.
Однако она, оказывается, все же не забыла его дурацких слов. Часиков в шесть разбудила телефонным звонком:
— Доброе утро, товарищ командир. Готовы ли к походу-то?
— Валя! — сказал Потапов и сам удивился, чего так радостно он завопил. — Сева и я — жалкие тыловые крысы. Простите нас! Отзвоним через двадцать минут и уже в полном параде. Обождете?
— Обождем, что же с вами поделашь.
«Знаашь», «поделашь» — так она говорила…
Они вышли из автобуса и остановились, словно чего-то ожидая. Автобус газанул, растаяло сизое облачко выхлопа, и ветер унес самое воспоминание бензинного запаха. Они все стояли.
— Ну, слышите? — спросила Валя и улыбнулась.
— Нет, — ответил Потапов. Кругом была полная тишина.
— Вот и я ничего не слышу. Пойдемте… Так у нас сегодня целый день и будет.
— А разговаривать-то хоть можно? — спросил Потапов.
— Потом.
— А курить? — спросил Сева.
— И курить вам не позволяю пока. Через часик, хорошо?
Почти сразу от шоссе начинался сосновый лес. Но не тот, который называют бором, то есть не с высоченными и косматыми наверху деревьями, а тот, что зовут более скромным словом сосняк. Деревья были густые, рукастые, не слишком прямые и не слишком рослые. Под ногами, прикрытый жесткой травою, похрустывал песок. Часто из-за деревьев, словно огромные головы, выглядывали неровные темные камни, обросшие светло-серым и желтым мхом.
Валя шла впереди уверенно и споро. И Потапов очень легко представил себе, как она ходит в походы… или ходила, как она поет песни под гитару, разводит костер и тому подобное. Хотя с ней не было сейчас рюкзака и шла она в туфлях, а не в туристических бахилах на рифленой подошве.
Тропинка по ровной и довольно широкой спине песчаного холма уходила влево, а Валя свернула вправо, прямо в сосняк, низко наклонилась, чтобы не задевать ветки. Потапов не надеялся так угнуться, пошел во весь рост.
— Граждане, где вы? — крикнул Сева снизу.
— Слышишь, где деревья-то крушат? — крикнула Валя.
— Чего? В эту глухомань? Не полезу!
— А начальство велит, — сказал Потапов.
Они выбрались на продолговатую поляну. С трех сторон ее обступали сосны, четвертая была довольно крутым склоном, почти обрывом. И с него раскрывался вид на широкую луговую пойму, по которой, извиваясь, текла река. (Теперь Потапов, сидящий на камне в сегодняшнем дне, сообразил, что это была, конечно, та же самая река.) За нею вдали виднелись дома, стоящие у того берега поймы и полого ползущие кверху. Какая-то деревенька, что ли.
— Вот они и есть, наши Малиновские луга, — сказала Валя.
Признаться, ничего особо малиновского, малинового в этих лугах не было. Их покрывала бурая прошлогодняя трава. Темная река резала все пространство на неровные полуострова.
Тихо поругиваясь, из зеленой стены вылез Сева. И остановился:
— Вот это красота!.. Да, но где же все-таки малина? Почему так называется, Валяш?
— Даже и не знаю, — ответила Валя. — Спокойно здесь очень, вот и называются: Малиновские.
Кривая сосна выгибала корневище и потом снова тянулась вверх, так что получалось словно бы кресло с чуть откинутой назад спинкой. В этом кресле и сидела как раз Валя, положив руки за голову.
Потапов посмотрел на нее.
— Садитесь, Александр Александрович. Здесь и будем отдыхать.
Сева скинул куртку и лег на спину, словно убиенный воин. Потапов сел прямо на землю. Подумал: да аллах с ними, с этими брюками, с этим плащом… Ему хотелось посмотреть на Валю. И не вышло — она заметила его взгляд. Тогда Потапову пришлось сказать первое, что пришло в голову:
— Наверно, часто в походы ходите?
— Я? — удивленно улыбнулась Валя. — Почему так решили вдруг? В ПТУ когда училась, сходила раз, а больше дак и никогда не хаживала… У меня походов-то на работе полным-полна коробочка. Я ведь всю смену на ногах. За смену-то километров тридцать пройдешь: от станка к станку, от станка к станку.
— Серьезно? — Сева приподнялся. — Вот же вы люди-человеки! Я про них очерк пишу, а они от меня такой факт скрывают!
— Я-то сама не считала, — сказала Валя, словно оправдываясь. — Но есть которые считали. Специалисты. И в учебниках по нашему делу это говорится. Путь ткачихи — двадцать пять, двадцать восемь километров… Ну, а я, как многостаночница, думаю, дак километров тридцать уж обязательно.
Многостаночница… Это слово прозвучало для Потапова как-то чужеродно и слишком газетно. А для Вали, видать, было родным.
— Тридцать в день, — сказал Сева. — Ну-ка считай, Сан Саныч. В неделю сто пятьдесят, в месяц… шестьсот. В год…
— Семь тысяч двести, — сказал Потапов.
— Да пожалейте же меня, — засмеялась Валя. — Отпуск-то дайте. На бюллетень откиньте немного.
— Ну шесть шестьсот, — сказал Сева. — Ничего себе походы!
— Я когда выступаю где перед ребятами, так все говорю: надо, мол, спортом заниматься. А сама-то лучше всего люблю посидеть, — она улыбнулась, покачала головой, — да чтоб вот потише было.
Валя, вот так Валя… Некоторое время они молчали. И Потапов исподтишка все разглядывал ее.
— А я вроде слыхал, тут где-то у вас озера? — довольно принужденно начал Сева. — Километров за двадцать, что ли?..
