Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
Они стояли на булыжной дороге. Валя, как и вчера, подождала, когда уйдет автобус. А уходил он медленно, по-черепашьи валясь из колдобины в колдобину.
— Пойдемте, реку вам нашу покажу. Река хорошая.
Песчаной, рыхлой и сырой дорогой они спустились к реке. Теперь было видно, что она в самом деле медлительна и полноводна. Текла почти вровень с низкими берегами. За нею расстилалась рыжая равнина Малиновских лугов, которая на самом деле вся была в кочках да в высохших лужах.
— А трава подымется, — сказала Валя, — и ровно станет, как небо!
Наклонилась, зачерпнула воды. В ее ладони вода была совершенно прозрачной. Валя бросила эту пригоршню обратно в реку:
— Пусть бежит куда бежала, верно? — и улыбнулась.
Она стояла к нему спиной. Косынка зеленым крохотным хвостом выбилась из-за ворота ее куртки. Потапов хотел прогнать этот хвостишко внутрь, но вместо того обнял Валю, притянул к себе… Несколько секунд она стояла не шевелясь. Потапов чувствовал на губах ее волосы. Потом Валя повела плечами, шагнула вперед. Теперь она оказалась у самого края воды. И если бы Потапов снова обнял ее, Вале уже некуда было б от него уйти. Но тут же она повернулась, покачала головой:
— Хотела вам речку нашу показать… Да уж, видно, не получится. Идемте-ка лучше сразу к моим родным.
— Так я больше не буду! Валя!
— Никогда в жизни и ни за что на свете? — Валя улыбнулась. — Знаю, что будете… Пойдемте уж.
— Тяжеловато с вами разговаривать. — Потапов покачал головой. — Где это вы так научились?
— Так я же наставница. С девчонками-то с молодыми попробуйте-ка по-другому!
— Так! Вот я и в девчонки попал…
— Да полно вам. — Валя взяла его под руку.
Так странно было идти ему по пустынному берегу реки и под руку с девушкой. Никогда он так не гуливал.
Валины бабушка и дядька были на вид словно бы одного возраста — с коричневатыми и морщинистыми, пропеченными старостью лицами. Но на самом деле мужчине еще не исполнилось и семидесяти, а старухе перевалило за девяносто.
— А это кто ж будет? — спросила она, указывая пальцем на Потапова.
— Журналист, баб Дунь, в газету пишет, — ответила Валя.
— Опять про тебя, что ли?
— Про всех… про нашу смену…
Старуха медленно кивнула. И вдруг сказала:
— Так и останешься Валя Половинкина!
— Ну полно тебе, баб, никакая я не Половинкина.
— Потому что мужа надо заводить! А то Половинкина все и будешь… Ты, голубчик, не обижайся, — обратилась она к Потапову, — о тебе тут разговора нет.
Валя засмеялась такой ее категоричности. Тогда старуха внимательней посмотрела на Потапова:
— А тебя как звать-то?
Потапов на секунду замешкался, не зная, что ответить: одно имя или с отчеством.
— Саша их зовут, — сказала Валя. — Александр Александрович.
Старуха спокойно кивнула:
— Ну пусть Саша будёт. Для меня-то он Саша и есть!
Опять она посмотрела на Потапова строгими синими глазами, которые светили из глубины, почти не мигая…
Она ходила как-то нарочито медленно, как будто на каждом шаге экономила силы. В правой руке ее, словно приросшая, твердо постукивала клюка.
— Не болеэт и не собиратся! — покачал головой Петр Никанорыч, Валин дядя, глядя вслед старухе. — Законсервировалась!
Сам он не консервировался вовсе. Курил папиросу за папиросой. И с утра от него припахивало вином. Правда, в воскресный день отчего б рабочему человеку и не позавтракать с рюмкой.
На крыльце, перед тем как войти в дом, баба Дуня и Валя остановились у серой дымчатой кошки, которая нехотя лакала из блюдца молоко.
— Чуть чего — уж квасит нос на сторону: несвеже! — Старуха погрозила ей пальцем. — Баловная, баловная ты, девка!
Кошка безбоязненно смотрела на нее снизу вверх.
— Что ни есть, все до нее касается! — покачал головою Петр Никанорыч. — А сердце, а? Девяносто годов без перерыву бьется. Вот и посудите сам.
— Это мама ваша? — спросил Потапов.
— Теща. Жены нет, а теща, видите, осталась. — Он усмехнулся этому невеселому обстоятельству. — Пожалуйте, хозяйство вам свое покажу. Вы в какой же газете работаете? Не в сельской?
— По промышленности, — с заминкой ответил Потапов.
Они осмотрели сиротливый покуда, не копанный еще огород («Каждый год, поверите ли, как копать, так плакать — ревматизм да еще сольотложение») и прекрасную теплицу, в которой трудно было дышать от запахов земли и зелени.
— Первые-то огурчики у кого будут, а? Как думаете? — Старик открыл печную дверку. Внутри лежали раскаленные добела куски каменного угля. И тотчас вспомнилась Потапову Севина дача. Стало душно. С трудом он удержался, чтобы не выйти на улицу. Петр Никанорыч полюбовался на угли, закрыл печь, так и не тронув их кочергой. — Вот оно, ихнее солнышко. А энто пусть хоть и совсем не греет, — он указал на стеклянный потолок.
Однако огурцы, и рассада помидоров, и еще, и еще что-то (земное, здоровое, чего названия Потапов не знал) — все лезло вверх, к стеклянному потолку, безмолвно росло… Все в космос тянется, вдруг подумал Потапов, а я со своим «Носом» все на земле вожусь… Его удивила эта мысль. При чем тут «Нос» и при чем тут космос? Чего там нюхать в пустоте?
Хм… Но что-то есть в этой мысли!
Ее скрытая идея была совсем близко, как невидимый некто, который находится в соседней комнате за фанерной стенкой. А ты сидишь не дыша и слушаешь его шаги и кашель…
— Случилось что, Александр Александрович? — Старик старался заглянуть ему в глаза снизу вверх. — Нехорошо вам?
Потапов очнулся — губа закушена, руки сжаты в кулаки. Мысль, которая только что была рядом, испарялась без следа. И Потапов старался поскорее зафиксировать словами то, что так глубоко ему почувствовалось. Но словами было еще рано! Слова получались грубые. Еще надо было слушать себя, прислушиваться.
— Голова, что ли, закружилась, а? Может, рюмочку выпьете?
— Можно и рюмочку, — сказал Потапов рассеянно.
— Это от воздуха… Тут у нас воздух особый, на Малиновских-то. Ну а если от воздуха закружилась, значит, здоровья больше. Не расстраивайтесь! — Он снова посмотрел Потапову в глаза. — И позавтракать, а? Вы и не завтракали, поди? Вот ведь хозяин же я! Ах нумизмат такой-сякой, ах фарадей. Это ведь что ж такое? Античность полная!
От неожиданности Потапов рассмеялся. За ним рассмеялся и старик. И неясно было, то ли он шутил таким образом, то ли всерьез считал эти слова бранными.
В то свидание с Валей он еще копал огород. Сказал:
— А что, если я вам огород вскопаю, а, Петр Никанорыч?
И по тому, с какой надеждой старик отнекивался, Потапов понял:
