Дочки-матери - Юрий Николаевич Леонов
— Ладно, — примирительно сказал Корень. — Будет счет в вашу пользу — расколемся по трое.
На том и разошлись по местам. Меня поставили вместо Юрки к железной стене бункера, от которой смрадно тянуло жженьем. Но не от этого запаха во рту у меня сделалось сухо, а плечи передернул озноб. В ту пору я только-только осваивал городскую игру — футбол.
Едва начали с центра, как, пробитый издалека, мяч ватно плюхнулся на той стороне поля, проковылял между кирпичами.
— Го-ол! — мстительно заорала наша команда, заоглядывалась на окна. В окнах молчали. Словно вовсе не в счет был этот мяч, закатившийся в пустые ворота.
Крепыши перемигнулись, насадили кепчонки поглубже и попылили на нас, пригнувшись, будто в драку пошли.
— Держи!.. Витька́ держи! — паниковал Юрка, а сам враскорячку присох посреди площадки. Двое суматошно кинулись наперерез Витьку, проталкивающему мяч по траве вдоль забора. Витек крутнулся на месте, вывел мяч из крапивы и сильно послал его через всю площадку под ноги набегавшего Корня.
Я успел дернуться в угол, но пестрый ком, мазнув локоть, гулко саданул по железу, и — ах как дружно отозвались в окнах на эту «штуку»! Загомонили, кто-то даже заулюлюкал. Над моей промашкой заулюлюкал. Я был не просто ошеломлен — раздавлен этими криками. Ну разве мы виноваты, что их только двое, а нас четверо! Кому неизвестно, как расхолаживает игроков такая фора и, наоборот — заставляет сжаться в пружину сознание того, что ты в меньшинстве.
Вяло подняв тряпичный, стянутый дратвой ком, я оглядел свою команду, затеявшую мелкую свару из-за пропущенного мяча, и как-то враз понял, что не отыграться нам здесь во веки веков.
Спасительница наша явилась в обличье приземистой, желчной служительницы в калошах на босу ногу, с гремящей связкой ключей. Она с ходу посулила нам сто чертей и кое-что в придачу, как злостным нарушителям госпитального режима. Напористость ее можно было сравнить разве что со стремительным фланговым рейдом Корня, хотя спадающие калоши явно мешали женщине развернуться во всю мощь.
Я ожидал, что раненые вступятся за нас столько же сплоченно, как болели они за двоих, но недовольные голоса сверху поблекли перед пронзительным негодованием служивой. Потрясая связкой ключей, она готова была вот-вот обрушить их на наши беспутные головы.
— Атас! — сипло выдавил Корень.
И мы позорно бежали с поля…
Привычные ко всяким передрягам, запущенные кусты сирени светились робкими молочными завязями цветов. По-деревенски пахло клейкими, едва развернувшимися листьями, свежевскопанной землей. Только порой из-за забора цедился смрадный запах. Кусты скрывали нас, четверых, присевших на скамью, от любопытных глаз и материнской опеки. Болтали о пустяках, наслаждаясь уединением. Потом закурили. Трофейными сигаретами угостил Корень, с шиком щелкнув крышкой латунного портсигара. Витек не заставил себя ждать — он «зобал» уже взатяжку. А мы с Юркой, застигнутые врасплох щедрым жестом, помедлили, прежде чем взять по сигарете. Я набирал полный рот едкого, щекочущего ноздри дыма и с облегчением выпускал струю, стараясь скрыть свою неумелость. А между тем приглядывался к новым знакомым.
Вблизи Корень показался мне вовсе не таким крепышом, как во время игры. Пожалуй, он был даже узкоплеч и будто сдавлен с боков. На облепленной потной рубахой груди темнела ложбинка, заостренные скулы и нос отсвечивали блеклой болезненной желтизной. Лишь карие глаза сияли молодо и задорно из-под криво посаженной кепчонки, придававшей ему вид блатного парня.
Голубоглазый Витек был здоровее на вид, широковат в кости и немногословен. Держась в тени бойкого дружка, он поглядывал на него с обожанием и грустью рано повзрослевшего человека.
Я тоже был покорен моторным характером Корня, хотя и вел себя с некоторой настороженностью, ожидая от него какой-либо подковырки. Такой на месте не усидит и другим дремать не даст.
Рассказав о том, как милиция взяла вчера под мостом какого-то рецидивиста, а он, отчаюга, до конца отстреливался из обреза, Корень предложил сыгрануть в жестку. Достал из кармана кругляш овчины, утяжеленный нашлепкой свинца, и первым начал чеканить — подбивать ногой жестку, не давая ей падать на землю.
Кругляшок порхал перед глазами, как бабочка над цветком. Я завороженно следил за ним, страстно желая, чтоб порхал он до самой темноты. Тогда наверняка не дойдет моя очередь приплясывать на одной ноге.
Досчитав до сотни, Корень ловко подхватил жестку и преподнес на грязной ладони не кому-нибудь — мне, словно для того игру и затеял, чтоб испытать новичка. Скрючив ноги под лавкой, я буркнул, что не умею играть.
— Во как! — Корень хохотнул и уставился на меня, как на дикаря. — А откуда ж ты такой взялся?
— Из Сибири, — глухо сказал я.
— Из Сиби-ири… Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье, — щегольнул Корень знанием классики и, широко зевнув, вдруг потерял ко мне всяческий интерес. — Поспать бы минуток шестьсот. А, Витек?
— Хорошо бы.
— Ничего, скоро отоспимся. Так храпанем!.. Ты вот сколько смог бы проспать, не вставая?
— С вечера до вечера, запросто.
— Слабак… Я б еще и ночь прихватил.
— А вот я однажды… — торопливо начал рассказывать Юрка.
Но Корень встал и довольно бесцеремонно заявил, что хватит трепаться, пора и «на дело». Последние слова произнесены были по-свойски, но не без щегольства. А у меня язык не повернулся спросить, куда ж они собрались идти с Витьком. Лишь подумалось: наверное, темное это дело, иначе откуда бы взялись трофейные сигареты…
Мы с Юркой проводили двоих до улицы. По-взрослому пожав нам руки, они пошагали вразвалку, явно подражая кому-то. Из зеленого коридора акаций, обрамлявших узенький тротуар, донесся хрипловатый голос Корня:
В кейптаунском порту, с какао на борту
«Жанетта» оправляла такелаж.
Но прежде чем уйти в далекие пути,
На берег был отпущен экипаж.
Идут сутулятся, врываясь в улицы,
И клеши новые ласкает бриз. Ха-ха!
Правее и чуть сзади Корня, словно подстраховывая дружка от неприятностей, пружинисто уходил, истаивал в пестро-зеленых бликах солнечного света Витек.
Они идут туда, где можно без труда
Достать будет и женщин, и вина…
— Во мужики! — восхищенно сказал Рыжий.
Со слов Юрки я узнал, что до прошлого года Корень жил в нашем дворе, оттого и заглядывает сюда по привычке. Здесь у него мать, но он поссорился с ней и ушел к Витьку, который живет вдвоем с дедом.
Мне странным показалось, как это: ушел от матери. Я переспросил Юрку и услышал в ответ:
— Куркулиха она, Зотова.
— Зотова его мать?
— Ну да, по отцу-то он Коренев.
— Вот дела…
