Михаил Соколов - Искры
Чургин вздернул брови, взглянул на карманные часы, потом ответил:
— Не то говоришь, Ольга. «Никому зла не делаю…» Ну и что же? Зла не делаешь, вагонетками ворочаешь не хуже мужика, богатства хозяину добываешь. А тебя вот возьмут да и прогонят с работы.
— Как это «прогонят»? — испуганно спросила Ольга. — За что?
Чургин убрал со стола бумаги, оделся и собрался уходить.
— За что прогонят, спрашиваешь? А так — за здорово живешь. Они ведь хозяева, а вас тыщи таких. Кого захотят, того и возьмут на работу… Пошли! А то сын спать ляжет. Ты видела моего сына? Герой! Красненький такой, маленький, как перчик. Никита. Красивое имя?
— Красивое, русское коренное. А вы дочку ожидали, Варя говорила.
— Это я так говорил, чтоб Варе нравилось, а в душе сына хоте-ел… — протяжно произнес Чургин, запирая контору.
Ольга усмехнулась. Странно было слышать от Чургина такие речи. В представлении всех он был такой суровый, грозный, а вот разговорился, точно после хорошей чарки. И она опять вспомнила о Мартынове: «Если бы Женька был такой. Счастливая Варя!» И Ольга не заметила, как у нее улеглась тревога, с которой она шла сюда, к старшему конторскому десятнику.
Они вышли на улицу. Кругом густела ночная темень. Дождь как будто немного унялся, но облака спустились ближе к земле и из них, как через сито, продолжало моросить.
Блуждая в темноте, где-то над шахтой, над поселком тревожно перекликались гуси.
Изредка возле шахтных построек вспыхивала чья-либо коптилка и сейчас же скрывалась.
— Темновато маленько… Не заблудимся, как думаешь, Ольга? — спросил Чургин.
Он шагал крупно и то и дело предупреждал:
— Лужа. Держись за мной.
— Неужели вы что-нибудь видите, Илья Гаврилыч?
— Ничего. Но пытаюсь.
Несколько минут они шли молча. Под ногами шумно чавкала грязь, струями брызгалась вода, обдавая одежду. Вдруг Чургин остановился, и Ольга головой коснулась его спины.
— Господин Чургин, кажется? — послышался голос штейгера.
Ольга вздрогнула и притаилась за спиной Чургина.
— Да. Я вам нужен?
— Нет… А это кто за вами прячется? — спросил Петрухин, подсвечивая лампой. — А-а, так, так…
— Вы разве знакомы? — Чургин отошел в сторону, показывая Ольгу.
— Гм… Нет, конечно… А впрочем, на шахте всякие работают, может и встречались… Покойной ночи, господа, приятных снов! — бросил Петрухин язвительно и исчез.
— «Всякие». Потаскун проклятый! — обидчиво сказала Ольга.
— Кто-то еще: посмотри, не узнаешь? — шепнул Чургин.
Навстречу шла небольшого роста девушка в белом платке.
На секунду она остановилась, как бы решая: идти или не идти дальше, и неожиданно шарахнулась в сторону.
— Анна! Это ты? — вполголоса спросила Ольга, но девушка не откликнулась.
— Анна, постой! Анна! — крикнула Ольга, в первое мгновение еще не понимая, в чем дело, потом с грустью проговорила — Эх, дура!
Постояв немного, она решительно двинулась вслед за откатчицей.
Чургин долго разминал папиросу, пока не изломал, и, швырнув ее в грязь, быстро зашагал к главной конторе.
— Иван Николаич у себя? — обратился он к маленькому бородатому привратнику.
— Только что ушли.
Чургин подошел к нему, тихо спросил:
— Кто у него был сейчас, Епифаныч?
Привратник оглянулся по сторонам, таинственно зашептал:
— Девка какая-сь, Илья Гаврилыч. Они у него через день да каждый день.
«Нет, я обязан доложить управляющему», — сказал себе Чургин. Выйдя из конторы, он постоял немного, все еще думая о штейгере, и, вспомнив, что сегодня должны были пустить новый насос в камеронной, направился к шахте.
Глава третья
1
Леон пришел к Чургиным, когда Вари не было дома, и ему пришлось немного подождать ее. Поставив в коридоре свой сундучок с пожитками, он вышел на улицу и осмотрелся.
Вот он и на шахте, — той самой, одно упоминание о которой вызывало у людей страх. И он с нетерпением стал рассматривать деревянное надшахтное здание и венчавший его копер с молоточками, огромный, уходивший в небо бугор породы, окутанной беловато-синим дымом, четырехгранную каменную трубу, штабели леса, бунты угля, рабочие домики, конторские казармы. Все это находилось на виду у него, и странно: во всем этом он не видел ничего страшного. Все было так обыкновенно и так покойно стояло на своем месте и ничем не поражало, что он с недоумением заговорил сам с собой:
— А толковали — «шахта». Ну, высокая труба из камня, такие же, как и у нас, на хуторе, постройки вон разные, и каланча какая-то с колесами и молоточками, — перевел он взгляд на копер и посмотрел на породу. — Гора только какая-то чудная — в дыму вся и горит. И угля много, Кундрючевке на весь век хватило бы. А хаты — как наши землянки, только еще бедней, и черно кругом от сажи, а эти, длинные, похожи на конюшни, — озирался он на казармы.
Леон повеселел. К великому своему удивлению, он почувствовал такое душевное спокойствие, как будто он не на шахту приехал, а на базар в станицу, где все было привычно и понятно до мелочей. Тревоги его исчезли, тяжесть, с которой он уехал от Оксаны, прошла, и ему стало смешно, что он боялся этой злосчастной шахты. И непонятное дело: у него сразу сместились масштабы: Кундрючевка казалась ему сейчас такой далекой и маленькой, и уехал он будто из нее так давно, что она даже не влекла к себе. Что-то близкое и большое почувствовал и увидел он в шахте и проникался к ней, к ее людям, ее сооружениям каким-то необъяснимым уважением.
Варя появилась неожиданно, так что Леон и не заметил, откуда. Еще издали она обрадованно сказала:
— Приехал-таки? А, я думала, ты ни за что не расстанешься со своей Кундрючевкой… Ну, здравствуй.
— А-а… молодая мамаша, — заулыбался Леон, идя навстречу сестре. — И не писали… Ну, здравствуй, сеструшка. С кем же тебя: с девочкой или с парнем? Илюша хвалился, мол, девочку ждем…
— Парень. Мал ростом покуда, но в отца будет, по всему видать.
— Значит, в начальники выйдет.
— О, тут он такой начальник — не дай бог. Всей казарме покою не дает.
— А большой начальник на работе? Он когда приходит?
— На работе. Приходит так, что я думаю в шахту подушку ему отнести, — я его совсем не вижу. Проснусь — лежит на кровати, а когда пришел — не знаю.
Чургины жили в казарме. Казарма была разделена длинным коридором. По одну сторону его было несколько квартир, по другую — две огромные комнаты для холостяков-одиночек, но в них жили и семейные.
Как и у соседей, квартира Чургиных состояла из одной небольшой комнаты. Справа от входа, возле глухой стены была печь с коробом: дальше от нее, в углу, завешенная длинным цветным пологом, стояла кровать: на ней, между разведенными половинками полога, — розовое тканевое одеяло, — стопка подушек в синих наволочках. Слева от входа, в углу, — шкаф для посуды, дальше от него, между двумя окнами, — стол под серой клеенкой; в четвертом углу, против кровати, — иконы, завешанные с боков полотенцами, подпоясанными голубыми бантами: под ними — угольник, покрытый белой вязаной скатертью. И, наконец, между угольником и кроватью, у третьего окна, — бамбуковая этажерка с книгами. Не очень-то богатое было убранство квартиры у Чургиных.
Леон был немного разочарован. Он ожидал, что у Чургина, если и не такие хоромы, как у Оксаны, то по крайней мере большая, просторная квартира, а оказалось, что тут негде поставить даже вторую кровать. И он еще раз увидел, как далека Оксана от его родных и даже от Чургиных. Но ему не хотелось говорить сейчас об этом, и он только бегло, несколько раз посмотрел на этажерку и сказал:
— Ничего квартирка, для двоих хватит.
— Хватит и для четверых, считай. Ты же насовсем, я думаю? — спросила Варя из-за полога, где укрылась кормить ребенка.
— Собирался не в гости, а как получится — не знаю.
Раздевшись, Леон умылся с дороги, причесал волосы. Еще раз глянув в окно, на шахту и ее окрестности, он подошел к этажерке и стал рассматривать книги. Он брал их осторожно, медленно листал страницы и бережно ставил на место.
Варя готовила обед, расспрашивала о родных, о знакомых, интересовалась, какая из ее подруг вышла замуж и за кого, и Леон только успевал отвечать. Потом он сказал:
— А ты знаешь, откуда я сейчас приехал? От Аксюты, — Ксани теперь она стала. У нас и имен таких нет на хуторе.
Варя похвалила его, что он навестил Оксану.
Леон усмехнулся.
— Навестил, — виновато повторил он. — Работу искать ездил в Черкасск, да ничего не вышло, вот и очутился у вас.
Варя широко раскрыла глаза от удивления. Она была старше его на два года и хорошо знала его характер, настойчивый, твердый, а он вот, решив ехать на шахту, повернул к Оксане. И Варя только покачала головой.
