Михаил Соколов - Искры
— А-а, вот вы где, хамское…
Офицер не договорил: Вано Леонидзе застрелил его наповал.
— По дворам! — крикнул Леон, поняв, что дружинники попали в засаду, и вместе с Ольгой, Вано Леонидзе и Ткаченко перепрыгнул через низкую загородку и скрылся во дворе.
А Вихряй, Рюмин и Лавренев укрылись в противоположном дворе со своими дружинниками.
Казаки и солдаты вбежали в переулок и закричали:
— Сдавайся, сволочи, на капусту посекем!
Рюмин бросил бомбу, но она не разорвалась.
— Черт! Последняя! Как же это? — сказал он, с удивлением глядя на лежавшую на снегу бомбу.
— Вихряй, Борис, уходите! — крикнул Леон через улицу и сказал своим: — Садами, к балке. За мной!
Хлопнул выстрел, и Рюмин скрылся за оградой.
Ольга прицелилась в казака, стрелявшего в Рюмина, и ее выстрел потерялся в грохоте запоздавшего взрыва бомбы.
В это время Леона ранило в ногу. Он упал, но Ткаченко поднял его и потащил во двор Горбовых.
В хате Горбовых Ольга быстро разорвала на полосы белую наволочку, а Ткаченко снял с Леона сапог.
— Ольга, хоть ты уходи. Ведь погибнешь в Сибири, — кривясь от боли, сказал Леон, но Ольга даже не посмотрела на него и продолжала забинтовывать его рану.
— Лежи и молчи… Не пропаду, не беспокойся, — ответила она.
Тогда Леон сурово сказал Ткаченко:
— Сергей, ты остаешься руководителем организации… Приказываю тебе немедленно удалиться.
Ткаченко подумал, зарядил маузер. Потом поцеловал Леона и Ольгу и, распахнув окно в глухой стене, выпрыгнул в узкий проход между домами.
Леон облегченно вздохнул, прислушался к выстрелам, доносившимся из коридора, со двора, и подумал: «Вано! Храбрый человек». Потом заглянул во вторую половину хаты и увидел Ивана Гордеича.
Там на лавке лежала Дементьевна, вся в белом, со скрещенными руками на груди и со свечой в них. Свеча мерцала слабым пламенем, воск стекал с нее на руки Дементьевны и застывал на них.
У лавки стоял Иван Гордеич, ссутулившийся, большой, и смотрел на покойницу полными слез глазами.
А Оксана сидела возле мертвого Рюмина и беззвучно плакала. Около нее суетилась незнакомая маленькая старушка, ласкала ее морщинистыми, сухонькими руками и сама всхлипывала.
На следующий день арестованных вели на вокзал под усиленной охраной казаков. Казаки ехали по бокам колонны густой цепочкой, оголив шашки, а в нескольких шагах от них шли жители, — молчаливые, угрюмые, и смотрели на дружинников печальными глазами.
Леон ковылял впереди рядом с Вано Леонидзе, Ольгой, Вихряем и Лавреневым. Он видел отца, Оксану и неизвестно откуда появившегося Степана Вострокнутова и зорко наблюдал за казаками: нельзя ли бежать? Но бежать было невозможно.
Возле вокзала толпился народ.
Едва арестованные приблизились, как толпа жителей хлынула к ним, некоторые бросились на казаков с поднятыми кулаками, и площадь огласилась криками:
— Душегубы!
— За что народ мучите?
— Разойдись, стрелять будем!
Леон повел глазами по сторонам и увидел Луку Матвеича, а в следующий миг услышал его мужественный, призывный голос:
— Товарищи, выше голову! Революция продолжается!
В это время послышался другой голос:
— Поздно теперь… Не надо было выступать.
Это был голос Ряшина. И Леон что было силы крикнул:
— Товарищи, мы не побеждены! Да здравствует революция! Да здравствует демократическая…
Казак ударил его плеткой по голове, и Леон умолк.
Вскоре арестованных загнали в вагоны.
И в это время ударил колокол, и по вокзалу разлилась мелкая, как бы замирающая дробь, а потом все стихло. Но вот колокол резко прозвонил два раза, и тяжкий гул, как гул прибоя, все приближаясь, покатился по вокзалу, залил площадь, и от него задрожал, зазвенел воздух, здания, сама земля…
Поезд шел с севера.
Примечания
1
Чига — унизительная кличка казаков в дореволюционное время.
2
Двойник — узкая дорога между хлебами.
3
Четверть — десять пудов.
4
Так в книге. Прим. верстальщика.
5
«Блек» — марка насоса.
6
Так в тексте бумажной книги. Прим. верстальщика.
