Борис Изюмский - Алые погоны
— А партизаны фашистов победили? — волнуясь, спросил Дадико.
— Да, победили… Ну, идите побегайте…
Через полчаса, выглянув из ротной канцелярии, Алексей Николаевич увидел, что Артем отобрал шесть человек и повел их в тупик коридора. Сев на подоконник, Каменюка начал командовать:
— Р-р-раз! Р-р-раз!
А шестеро добровольцев одновременно делали стойку, вскидывая вверх ноги, а руками упираясь в пол.
Это была тренировка перед состязанием… в беге на руках, задуманном Каменюкой. Самсонов считался лучшим специалистом в этом деле.
…Когда после обеда возвращались строем в роту, старшина подошел к Боканову; идя рядом в ногу, спросил о чем-то. Офицер, соглашаясь, кивнул головой.
— Суворовец Ковалев! — позвал Привалов.
Володя, удивляясь, зачем бы это, вышел из строя.
— Вы насорили возле своего места у стола, пойдите уберите, — приказал старшина.
Это было несправедливо — крошки хлеба, клочки бумаги разбросал Пашков. Володя, еще обедая, подумал: «Надо бы заставить его убрать за собой, небось дома так не свинячит».
— Это… — начал было объяснять ему Володя.
— Вы слышали приказание? — старшина нахмурился.
— Слушаюсь! — Ковалев повернулся кругом. Через несколько минут он доложил Привалову о выполнении его приказания и возвратился в класс.
— Что такое? — обеспокоенно спросил Гербов.
— Учился подчиняться! — усмехнулся Ковалев. — Пошли, Сема, в читальный зал, кажется получен свежий номер «Комсомольской правды». Читал о Кошевом Олеге? Неужели еще не читал? Вот это настоящий комсомолец! — И Володя, возбужденно жестикулируя, стал рассказывать о «Молодой гвардии».
ГЛАВА XXIV
Артем еще не совсем проснулся, а в его сознании возникла неясная мысль: «Сегодня должно произойти что-то приятное». С этой мыслью он и открыл глаза. Сигнала к подъему еще не было. Артем снова закрыл глаза, повернулся на другой бок, но сон как рукой сняло.
«Что же должно сегодня произойти?» — думал Артем. Он посмотрел в сторону Авилкина, но тот сладко спал, тонко, с переливами свистя носом. Наконец Каменюка вспомнил: «А-а! Сегодня день моего рождения!» Дома, когда живы были папа и мама, этот день приносил много радости.
Ему отчетливо вспомнилось одно такое утро. Он также проснулся тогда раньше всех. Солнце пробилось в комнату через щели в ставнях, пронизало занавески, разбросало по стене у кровати светлые пятна. Он приподнял голову с подушки и увидел над своими ногами пушку, привязанную к спинке кровати. Вскочил и бросился отвязывать ее. Пушка была с зарядным ящиком и стреляла горохом. На полу, в одной рубашонке, он стал возиться с ней. Мама услышала шум и вошла в комнату.
«Встал, Тема? — спросила она, ласково подняв на руки, поцеловала. — Поздравляю с днем рождения».
Потом он надел новую рубашку, вышитую, с широким кушаком, длинные брюки с настоящими карманами.
Артем постарался отогнать эти томящие сердце воспоминания. С горечью подумал: «Здесь даже не знает никто, что у меня такой день. Дела никому нет. Ну и пусть…»
Его раздражало, что Авилкин свистит носом. Артем поднялся и вытащил у него из-под головы подушку. Павлик, не просыпаясь, почмокал губами, свернулся под одеялом калачиком.
«Спит!» — с озлоблением подумал Каменюка и запустил подушкой в голову Авилкина.
Тот сразу вскочил и сел на постели.
— Что? Что? — бормотал он, не размыкая век.
Звуки трубы окончательно разбудили его.
— Мне сон какой-то чудной снился, Авилкин потянулся и с подвыванием зевнул: — будто я головой боксирую… На голове бо-ольшая перчатка!
И в столовой Каменюку не оставляло мрачное настроение. Чай он пил без всякого удовольствия и ни с кем не разговаривал.
Завтрак подходил к концу, когда капитан Беседа, незадолго перед тем вышедший из-за стола, появился в дверях, торжественно неся высоко перед собой большое круглое блюдо. Все, кто был в столовой, с любопытством вытянули шеи, стараясь разглядеть, что лежит на блюде. Офицер медленно опустил и поставил блюдо перед Каменюкой.
На блюде лежал торт. По его белой, залитой сахаром поверхности красивыми буквами из шоколадного крема было написано одно слово: «Артему».
Старший повар училища Прокофий Спиридонович, в прошлом кондитер, тряхнул стариной, и торт удался на славу.
Артем даже привстал от неожиданности. Он не верил своим глазам. Он так растерялся, что не догадался поблагодарить капитана и только растроганно бормотал:
— Товарищ капитан… Ну, товарищ капитан…
— Желаю тебе, Артем, успеха в учебе, желаю стать комсомольцем! — воспитатель обнял Артема и поцеловал его.
Илюша Кошелев сиял так, словно это его поздравляли. Возвратившийся из госпиталя Голиков шепнул Дадико: «У нас мировой капитан!» А Павлик Авилкин подсчитывал в уме, сколько времени осталось до его дня рождения.
— Мамуашвили, дай нож! — громко сказал Артем, придя в себя от первого смущения, и решительно погрузил нож в торт. Двадцать три шеи, словно по команде, вытянулись в его сторону.
Торт был податлив, как сливочное масло. Артем разделил его на двадцать пять частей.
— Передавайте тарелки, — сказал он, не без некоторого сожаления поглядывая на исчезающие с блюда куски. Предпоследний, самый большой, на котором почти целиком сохранилась буква «А», он с грубоватой застенчивостью протянул Беседе.
— Спасибо, Артем! — Алексей Николаевич улыбнулся, блеснув ослепительно белыми зубами, и попросил пробегавшую мимо проворную маленькую официантку Нюсю, принести всем еще по стакану чаю.
— У нас, понимаете, праздничный завтрак! — пояснил он.
Нюся убежала с подносом на кухню. В классе, перед самым началом уроков, с легкой руки Илюши, подарившего Каменюке блокнот, начались подношения герою дня. Голиков подарил Артему альбом с портретами прославленных танкистов, Мамуашвили — открытку с надписью «Привет от суворовца». Даже Авилкин отломил половину чернильной резинки. Но и этим не были еще исчерпаны все сюрпризы, ожидавшие сегодня Артема.
Майор Веденкин, войдя в класс, поздравил Артема и вручил ему книгу «Робинзон Крузо». Нина Осиповна сказала, что сегодня предоставляет право самому Каменюке решать, отвечать ему или нет, она же вызывать его не будет.
Каменюка чувствовал необыкновенную легкость и, удивительное дело, непрерывно поднимал руку, так как опасность получить двойку отсутствовала.
День был субботний, банный. После уроков старшина, прежде чем выдать чистое постельное белье, приказал вынести матрацы во двор и хорошенько выколотить их.
Взвалив полосатые скатки на головы, ребята выбегали на задний двор и, звонко перекликаясь, устраивались кто как считал удобней: одни, повесив матрацы на невысокую решетчатую ограду, лупили их палкой, другие, взявшись по двое за концы, трясли матрацы.
Артем, прежде чем вытащить свой матрац во двор, спрятал лежавшую под ним дощечку с надписью, сделанной им самим зеленым карандашом: «Смелого пуля боится».
Кирюша Голиков отошел в сторону, держа в руках палку, похожую на хоккейную клюшку. С силой работая ею, он радовался, что свободно владеет правой рукой.
Из-под клюшки поднималась пыль, и Голиков удивлялся — откуда ее столько набралось. Удивляться, собственно, было нечему: в отсутствие Кирюши койка пустовала, и никому не пришло в голову выколачивать его матрац при общей уборке. Вата в одном углу сбилась, и Голиков начал расправлять ее. Неожиданно он прощупал рукой какой-то небольшой круглый предмет. Голиков засунул руку поглубже и чуть не закричал от изумления. Часы! Его часы… Он стал жадно рассматривать их, завел, и они, как ни в чем не бывало, начали свое чудесное «тик-так». Ах, осел, осел! Как же он мог забыть, что сам положил их в ту ночь под подушку, на матрац. Ну, конечно, в матраце дырка, и часы провалились в нее. Утром ему почему-то показалось, что он уснул с часами на руке, — и поднял крик! Теперь, после первой минуты ошеломляющей радости, стыд взял верх над ней, и Кирюша не сразу решился объявить о находке. Наконец, он крикнул:
— Ребята, я свои часы нашел!
— Где?
— Покажи!
— Идут?
Его окружили товарищи.
Авилкин, поглядывая на часы через плечи стоящих впереди, виновато думал: «Значит, мне тогда показалось…» И он поспешно отошел в сторону, боясь, что кто-нибудь угадает его мысли.
— Да как они попали в матрац? — допытывались у Голикова.
Пришлось объяснять, прикрывая неловкость восторженным рассматриванием вновь обретенного богатства.
Когда Голиков обнаружил часы, Артем не подошел вместе с другими к нему.
«Конечно, это хорошо, что так получилось, — думал Каменюка, с остервенением выколачивая матрац, — но ведь раньше, когда Кирюшка поднял шум, могли подумать и на меня…»
В баню, как всегда, шли строем. Кирюша и Артем в одной шеренге.
