Рабочие люди - Юрий Фомич Помозов
Солнечные лучи почти отвесно простреливали его синевато-дымную мглу. Все пятнадцать мартенов, как и обычно, стояли в нерушимом строю. Зато необычен был нутряной гул форсунок: слышались в нем те самые хрипы и потрески, которые выдают предельное напряжение. Да это и неспроста! Вместо обычной стали варилась в печных утробах снарядная и броневая сталь; а там черед и за шарикоподшипниковой!..
Жарков поднялся на рабочую площадку, пошел вдоль мартенов.
На двенадцатой печи шла завалка шихты. Пока машина своим хоботом поддевала с лотков тяжелые мульды и, раскрутившись в воздухе, вталкивала их в печь, сталевары отдыхали. Один из них жевал засохший бутерброд и запивал его крепчайшим чаем из бригадного ведерка; другой щелчками сбивал со лба крупный, с горошину, пот; третий — это был брат Прохор — хоть и вытянул блаженно свои бочковатые ноги в войлочных ботах, настороженно и сердито следил за процессом завалки, а затем, как бы спохватившись, что отдых краток, принимался щипками отдергивать от потного тела налипшую хуже банного листа, сплошь продырявленную майку.
— Здравствуй, Проша! — ласково и виновато окликнул Алексей: так давно он не видел и брата, и всех родных. — Не попотчуешь ли чайком?..
Простоволосый Прохор сорвал с головы жующего Тимкова, третьего подручного, кепку, хлопнул ею по запыленной скамье, и лишь после этого предложил: «Садись, брательник». Алексей уселся, но, должно быть, как и Прохор, сознавая краткость своего отдыха, поскорей отхлебнул перепревший чай из алюминиевой кружки, спросил в упор:
— За шарикоподшипниковую не брались еще?
— Не, — отмахнулся Прохор. — Это там, на пятой, мудрят.
— Тогда, знаешь, я туда двину…
— Погоди, брательник! Дело к тебе есть… От тебя мое будущее зависит…
— Говори, не мнись.
— Душа, понимаешь, на фронт рвется, а военкомат уздечку накинул на мой патриотизм.
— И правильно сделал! Ты что ж думаешь: врага только на фронте бьют?
— Ну, ты давай меня не агитируй! Ты лучше по-братски посодействуй! Ведь кто-то из Жарковых должен фашистских гадов на фронте лупить. А то что же это получается? Все мы в тылу околачиваемся.
— Не околачиваемся, а работаем, — строго поправил Алексей. — И такого мастера сталеварения, как ты, мы никуда не отпустим.
— Да что на мне — свет клином сошелся?.. Ты вот глянь на Сурина, моего помощника! Он с лихвой меня заменит! А на его место Тимкова поставим. Парень старательный, мозгой шевелит.
— Нет, тут я тебе не единомышленник! — отрезал Алексей и поднялся со скамьи.
— Тьфу! — остервенело сплюнул Прохор. — А еще брат родной!..
Подсознательно Алексей ждал встречи с сестрой и поэтому не удивился, когда вдруг прямо перед собой увидел Оленьку. Удивило другое. Перед ним стояла уже не беззаботная, наивно-веселая девчушка, еще недавно жившая ожиданиями одного хорошего. Теперь и темные, без блеска, глаза, и ломкая морщинка меж бровей свидетельствовали о ее душевных тревогах.
— Ну, сказывай: как поживаешь, сестреночка? — шутливо заговорил Алексей, но тут же, впрочем, сам почувствовал нелепую игривость взятого тона и подумал о ней уже с братской жалостью.
— Так как же поживаешь? — повторил Алексей.
Однако сестре — из самолюбивой гордости, что ли, — захотелось показать, будто живется ей вовсе неплохо, и она беспечно улыбнулась, не подозревая, что теперь вместо ямочек на щеках прорезались горькие складки — две скобки, которые словно бы замкнули рот и не давали расплыться улыбке с прежней довоенной вольностью.
— Да живу неплохо, — подтвердила она словами то, что хотела выразить улыбкой. — Была канавщицей, затем ковши чистила, а нынче, сам видишь, печь ремонтирую. Обольют меня подружки водой с ног до головы, и я лезу в нутро печное… Не ждать же, пока мартен соизволит до конца остыть!
Алексей и восхищенно, и укоризненно покачал головою:
— Знаю, знаю, всегда ты была бедовой. Только, смотри, не обожгись.
— Да ведь война, — с жесткой прямотой ответила сестра. — Чего ж себя жалеть!
И этим наивным откровением она нечаянно выдала потаенное желание забыться в любом опасном деле от всех душевных огорчений — так, по крайней мере, показалось Алексею.
— Значит, ты довольна своей нынешней работой? — спросил он.
— Довольна, да не совсем. Есть у меня одна задумка…
— Так сказывай, не томи душеньку!
— Скажу, только ты, пожалуйста, не смейся. Задумала я, видишь ли, в сталевары податься. Прошка — тот все на фронт рвется, ну я при случае и пошла бы подручным в его бригаду.
— Ты — подручным? — Алексей все-таки не мог сдержать улыбку.
— А что ж тут странного! — обиделась сестра. — Это пусть начальник цеха удивляется: где ж, мол, видано-слышано, чтоб девчонка сталеваром работала?.. Но ведь он по-прежнему судит с позиций мирного времени, а сейчас иная мерка нужна. И ты, Алеша, должен меня понять. На то ты и главный партийный вожак. К тому же ты еще мой брат.
Алексей уже в открытую, от души, рассмеялся:
— Ага, к родственным чувствам взываешь? — и прибавил с нарочитой строгостью: — Нет, сестреночка, я бациллами семейственности не заражен. Я, знаешь, по совести тебе скажу: попробуй поработать подручным. Дерзай!
— Значит… значит, ты веришь в меня? — растерялась и обрадовалась Оленька.
— Да отчего ж мне не верить в тебя, если я поверил в твоих однолеток!
У проходной — новая встреча.
— Здравствуй, Анка… Анна Иннокентьевна! Какими судьбами на «Красном Октябре»?
— Неувязка вышла с корпусами для танков, вот меня и послали к краснооктябрьцам.
— Может, моя помощь требуется?
— У тебя, Алеша… У вас, Алексей Савельевич, и без того дел наберется. Уж я как-нибудь сама устрою головомойку здешним недотепам.
— Узнаю прежнюю Анку Великанову!
Они почти столкнулись у проходной и теперь, желая преодолеть взаимную неловкость, искали нужный тон в разговоре после долгой отчужденности, которая началась, пожалуй, еще с первомайской вечеринки. Но тон, помимо их желания, был уже найден — тон сугубо деловой, исключающий малейший намек на близкие отношения.
— Что вообще нового на Тракторном? — Алексей решил усилить и резким вопросом, и нахмуренным лбом именно деловой характер встречи. — А то я, знаешь, уже с неделю не могу вырваться к вам: замотался…
— Особенно нечем порадовать секретаря обкома. — Анка иронически улыбнулась, как бы еще внутренне сопротивляясь принятому тону. — Да, да, ничего утешительного, Алексей Савельевич! Государственный Комитет Обороны требует увеличить выпуск средних танков, «тридцатьчетверок». С начала войны к Тракторному приписали почти двести поставщиков так называемых «покупных деталей». А где сейчас многие из этих поставщиков? На колесах. Их дороженька — на восток, в глубокий тыл. Вот мы и мучаемся: сами налаживаем выпуск недостающих деталей.
Хотя Анка говорила о печальных делах, та внутренняя сила душевной бодрости,
