Неисправимые - Наталья Деомидовна Парыгина
— Не хочу.
Я задала ему еще несколько вопросов о его жизни, о матери, о товарищах. Он отвечал односложно и держался настороженно. Ждал другого разговора. И я начала этот разговор.
— Ты знаешь, зачем я тебя позвала?
— Скучно, наверно, вам одной тут сидеть, — с издевкой ответил он.
— Милиции известны ваши художества. Твои, в частности. И о карманной краже, которую ты совершил недавно в промтоварном магазине, и о других ваших делах мы знаем.
— Понаслышке знаете, — нагло сказал Рагозин. — А поймать никто нас не поймал. Чем докажете, что я украл?
— Надо будет — докажем.
— Надвое бабушка сказала.
Мне вдруг вспомнился воробей, которого поймал вчера и посадил в клетку соседский парнишка. Когда парнишка просовывал палец в клетку, воробей топорщился и щипал его за этот палец…
— Поймаете — тогда судите, а не поймали — нечего и говорить.
— Если не бросишь воровство, — будем судить. Но я не хочу, чтобы тебя судили. Я хочу, чтобы ты стал честным человеком, Коля. Честным, а не вором.
Он молчит, глядя в пол. Губы плотно сжаты. Лицо упрямое, замкнутое. Помолчав, бросает:
— Я своим умом живу. Советов не требуется.
— Неправда, Коля. Не своим умом вы живете, а вовсе без ума. Кто-то тащит вас, куда ему надо, как слепых щенят в лукошке. Не сам ты начал воровать, научили тебя. Разве не так? Молчишь? Самостоятельностью хвалишься, нос задираешь, храбришься: судите, тюрьмы не боюсь!
— В тюрьме тоже люди живут, — не поднимая глаз, заметил Рагозин.
— Не на тех людей надо равняться, Коля.
Как-то полковник сказал мне: «У работника детской комнаты одно оружие — слово». Где найти слова, которые дошли бы до сердца этого мальчишки? Как пробиться сквозь этот отстраняющий враждебный взгляд к его разуму и чувствам? Пока не знаю. Но я буду бороться за него. Бороться отчаянно, до полной победы или… Да, не всегда удается победить…
— Вот ты Моряком назвался. Да разве моряки по карманам лазают? Советские моряки подвигами прославились на весь мир, на смерть шли за светлое будущее на земле. За счастье таких, как ты. А ты за что борешься, чем живешь?
Рагозин выпрямился, в упор посмотрел на меня Горькая улыбка тронула его губы, резче обозначились бороздки в углах рта.
— Сча-стье? — раздельно повторил он. — А что это такое — счастье? С чем его едят? Не знаю я никакого счастья. Сказки все. Басни. Может, вы его знаете, ну и пользуйтесь, а меня не учите. Я, кроме хлеба да картошки, всю жизнь ничего не видал. Мороженое первый раз на краденые деньги попробовал. А Моряком я не сам себя назвал — ребята придумали Вот и все, и кончен наш разговор.
Рагозин вскочил.
— Сядь!
Он неохотно опустился на диван.
— Ты меня счастьем укорил, — медленно, с трудом подыскивая слова, заговорила я. — Да, я была счастлива. И теперь по-своему счастлива. Но и горя я пережила столько, сколько никому не пожелаю. Ты трудно живешь — верю. Но ты себя этим не оправдывай.
Рагозин молчал. Лицо его было угрюмо и неподвижно.
— Ладно, приходи ко мне завтра, в два часа. А теперь можешь идти.
Он, не глядя на меня, подошел, к вешалке, накинул бушлат, открыл дверь. Уже стоя одной ногой за порогом, обернулся и сказал:
— Я не приду. И завтра, и вообще.
6
На другой день утром ко мне в кабинет вбежала запыхавшаяся женщина в расстегнутом пальто и небрежно повязанном платке. Я в это время разбиралась с мальчишкой, который решил потренироваться в меткости стрельбы из рогатки по уличным фонарям. Прежде чем женщина успела заговорить, я поняла, что это мать Коли Рагозина. Те же черные, глубоко посаженные глаза, тот же острый нос, такой же, как у сына, склад тонких губ. Только губы гораздо бледнее, и на изможденном лице — густая сетка мелких морщин.
— Вы забираете в колонию? Я была у начальника милиции. Он сказал — вы.
— Присядьте, пожалуйста, я сейчас закончу с этим мальчиком.
— Некогда мне сидеть, я с работы, — грубо ответила Рагозина.
— Все-таки придется немного подождать.
Я могла бы сразу отправить мальчика, но Рагозина была слишком возбуждена, хотелось дать ей время немного успокоиться. Однако необходимость ждать явно раздражала ее. Женщина нетерпеливо дергала концы платка и что-то беззвучно шептала, шевеля губами.
Мальчик ушел.
— Вы — Рагозина? — спросила я возможно приветливее, стараясь дать нашей беседе дружеский тон.
Она не приняла этого тона.
— Рагозина. Заберите его в колонию.
— Николая?
— Один у меня.
— Вот видите — один. А вы сразу решили в колонию.
— Сразу? — переспросила Рагозина, сдерживая слезы. — Сразу, говорите? Да я его пятнадцать лет растила, все для него, сама куска не съем — ему берегу. А что от него вижу? Одни издевки. Извел меня. Пьет, ворует, того гляди, злодейство какое совершит.
— Плохого за ним много, но все-таки не так уж он безнадежен, я думаю.
Рагозина, почувствовав в словах моих сопротивление, повысила голос.
— Берите его, берите в колонию, не могу я с ним больше. Не возьмете — на улицу выгоню.
— В колонию всегда успеем отправить, давайте вместе попробуем за него бороться.
— Знала бы, что такой варнак вырастет, маленьким бы его задавила, — с отчаянием проговорила Рагозина. — Каждый день приходит за полночь, вчера пораньше заявился, так пьянствовать ушел к соседям. Господи, да разве для таких дел я его растила? Думала, помощником станет…
Она сдернула с головы платок и, уткнувшись в него лицом, горестно заплакала.
Я налила ей воды из графина, подошла, пытаясь успокоить.
— Как вас зовут? Анна Васильевна? Возьмите себя в руки, Анна Васильевна. Мне ведь тоже хочется, чтобы Коля стал хорошим человеком. Но даже в колонии не всегда удается перевоспитать ребят. Может быть, мы с вами лучше сумеем это сделать?
Она сидела, согнувшись, усталая и равнодушная, и плохо слушала меня. Уловила только, что сына ее не хотят отправлять в колонию. Это вернуло ей энергию, она вскочила и яростно крикнула мне в лицо:
— Не хотите отправлять? Не хотите? Ладно, жаловаться буду, я найду управу, я добьюсь!
И, прежде чем я успела сказать хоть слово, выбежала из кабинета. Я села на диван, на ее место, и мне тоже захотелось заплакать от обиды.
Но нельзя распускаться. Я должна быть сильной. А все-таки обидно. И хочется пожаловаться кому-то, старшему и мудрому. Позвонить полковнику Ильичеву? Нет, прежде я должна сама решить, что делать.
Ходьба успокаивает. Вот так. От окна — к двери, от двери — снова к окну. Что случилось с Николаем вчера вечером, после того, как он ушел от меня? Почему
