Неисправимые - Наталья Деомидовна Парыгина
Но едва я успеваю сесть за стол, как чьи-то торопливые шаги нарушают тишину. И вот уже стучит в дверь ранний посетитель. Кто бы это мог быть?
— Войдите.
— Здравствуйте, Вера Андреевна.
— Коля! Здравствуй. Входи, входи, что ж ты остановился.
— Некогда, Вера Андреевна, я на минутку. Зашел сказать…
Коля Рагозин. Высокий юноша в дешевом, но аккуратном рабочем костюме, в распахнутом пальто, с кепкой в руке. Коротко остриженные волосы щеточкой поднимаются надо лбом. Черные глаза глядят весело и торжествующе.
— Зашел сказать… Меня приняли на курсы шоферов. Вчера.
Вот оно что! На курсы шоферов…
— Подожди, Коля, но ведь нужно восемнадцать лет.
— Так мне скоро восемнадцать, — возражает он, улыбаясь горделиво и чуть смущенно. — Вы забыли, Вера Андреевна? Я уже полтора года на стройке. Вчера вечером забегал, да вас не было.
— Поздравляю, молодец!
Я крепко жму ему руку и близко смотрю в лицо — в простое открытое лицо рабочего парня.
— И учиться буду. Без отрыва. Не знаю только, одолею ли. Все с семилеткой, даже с десятилеткой двое есть, а у меня, сами знаете…
— Если будешь стараться…
— Стараться-то я буду. И ребята обещали помочь.
— А Володя прислал письмо из армии. Служит на Дальнем Востоке. Передает тебе привет.
— Правда? Я ему напишу. Вы мне дайте адрес.
Я записываю на бумажке адрес Володи Панова. Коля спешит. Он теперь деловой человек, не то, что прежде, когда у него было сколько угодно свободного времени.
Поступил на курсы шоферов. Совсем взрослый парень. Как-то на днях заходил ко мне с девушкой. Если рассказать этой девушке, каким он был несколько лет назад, она, должно быть, не поверит. Впрочем, ей и не нужно знать.
А мне пора приниматься за работу. В одиннадцать должна прийти мать Сережи Гордеева, а до этого еще надо написать письмо на завод. Отец Кости Ваграмова по-прежнему пропивает всю зарплату, а завком считает, что это его не касается. Ну, нет, дорогие товарищи, это ваше дело, я вам докажу, что это ваше дело.
Я пишу письмо, потом разговариваю с Гордеевой, потом меня вызывает полковник Ильичев, от полковника я иду в школу, по пути захожу к матери одной девочки, которая своими проделками перещеголяла многих мальчишек. Я занимаюсь обычными делами, но почему-то весь день меня не покидает настроение праздничной приподнятости. Подсознательно я все время чувствую, что случилось что-то большое и хорошее. В беспокойной сутолоке дня мне некогда подумать об этом хорошем, но оно весь день со мною и во мне. И только вечером, снова оставшись одна, я осмысливаю свою радость. Коля Рагозин. Коля Рагозин поступил на курсы шоферов.
Мне нельзя до полуночи оставаться на работе, я теперь семейный человек. Но я сижу за столом и листаю старые дневники. Почему так взволновало меня это событие? Словно осуществилась не его, а моя собственная, долгожданная мечта. Парень станет шофером. Кто-то скажет: ну и что ж? Люди становятся учеными, поэтами, люди мечтают о полетах к звездам. А тут — шофером. Но если рассказать с самого начала…
3
Эта история началась с телефонного звонка. Звонил полковник.
— Здравствуй, Вера Андреевна. Как настроение? Хорошее? Очень рад. Нет, почему же испортить. А, впрочем, да. Ты ведь знаешь — наша работа всегда начинается с неприятностей, пора бы уж привыкнуть. Зайди ко мне. У тебя никого нет? Тогда сейчас.
Я надела форменное пальто и синий берет. Перед зеркальной дверцей шкафа поправила прическу. Полковник Ильичев не любит небрежности ни в чем.
Районный отдел милиции в Ефимовске помещается в двухэтажном здании, которое фасадом выходит на площадь. Площадь вымощена камнем и называется Красной. В базарные дни по ней тарахтят телеги колхозников, направляющихся на рынок. Но сегодня площадь тиха и пустынна. Только посиневший от холода мальчишка, подпрыгивая на седле, мужественно испытывает новый велосипед.
Полковник сидит в кабинете один. Широкоплечий, подтянутый, как всегда, чисто выбритый. Он смотрит на меня строгими карими глазами.
— Так вот, товарищ лейтенант…
Мне опять попался этот проклятый скрипучий стул. Я стараюсь не шевелиться, но стул все равно чуть слышно повизгивает. Полковник улыбается.
— Пересядь на другой.
И тут же снова становится серьезным.
— Есть группа подростков. Ты можешь о ней не знать, это на окраине, на Садовой…
Я обязана знать, но полковник решил быть снисходительным.
— Николай Рагозин, по прозвищу Моряк. Не слыхала?
— Нет.
— Этот Моряк у них за вожака. Компания неважная. Карманники. Но поймать с поличным трудно, действуют ловко. Надо тебе заняться ими.
— Хорошо, товарищ полковник, займусь.
— Встретить их можешь у клуба, в Комсомольском парке. Они втроем обычно ходят в кино. Рагозин и два его дружка: Борис Таранин и Эдик Нилов. Нилов, между прочим, самый приметный: стройный, белокурый, правильные черты лица, одет стильно, хотя — для шика — небрежно. Моряка узнаешь по бушлату, форсит в матросском бушлате. Много курит, почти всегда с папиросой в зубах. Ну, а Таранин… Этот — коренастый, слегка сутулый, кепку надвигает низко, почти до самых бровей, будто хочет в ней спрятаться. Найдешь по таким приметам?
— Я бы и без примет нашла.
— Не стоит усложнять задачу. Рагозин у них — главный специалист. Недавно в промтоварном магазине выудил у одного гражданина двести рублей. Задержать не удалось, но по стилю работы — он. Вот такой народец.
— Ясно, товарищ полковник.
— Тогда все. Действуй.
4
Без четверти шесть я входила в Комсомольский парк.
Настоящий парк здесь был до войны. Старые березы с задумчиво опущенными ветвями слушали шепот влюбленных. Вдыхая медовый запах цветущих лип, сидели на скамейках старики. В глубине парка малыши кружились на карусели. На танцплощадке, сбрызнутой из лейки, чтобы не было пыли, неутомимые пары до полуночи шаркали подошвами под не очень стройные звуки самодеятельного духового оркестра.
Во время немецкой оккупации парк погиб — все до последнего кустика вырубили на дрова. Но вскоре после войны комсомольцы расчистили пустырь, разбили аллеи, засадили молодыми тополями, кленами, липами. Летом их кроны уже дают прозрачную пятнистую тень. Но сейчас этот неогороженный парк с голыми тонкими деревцами, с осевшими почернелыми сугробами и втоптанными в них окурками выглядит неприютно.
Одноэтажный клуб построен еще до войны. Возле входа висит большой деревянный щит с афишей. Неподалеку от него в стене прорублено окошечко кассы. У кассы небольшая очередь. Я быстро охватила ее взглядом. Моряка с компанией не было. Взяли билеты или еще не пришли?
Я огляделась по сторонам и возле полинявшего голубого киоска,
