Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Ты что говоришь? Одумайся!
Резко вырвавшись, Светлана соскочила на пол.
— Уходи немедленно! Совсем! Не то позову отца!
И взгляд… У Николая душа содрогнулась от этого взгляда.
…Стоял погожий, пронзительно ясный солнечный день, лазоревыми блестками поигрывала вода в пруду, а на душе у Николая было черным-черно. Его охватило замораживающее ощущение безысходности, непоправимости того, что случилось. Как-то по-дурному вырвалось у него это короткое и резкое «нет», вырвалось непроизвольно, а прозвучало по меньшей мере бестактно. Человек открылся ему, переступил через самолюбие, через боязнь непонимания, пошел навстречу, а получил… Попробуй теперь докажи, что побуждения его были самые благородные — не осложнять жизнь семьи, не вносить в нее лишних беспокойств. Конечно же Светлана решила, что он боится сделать опрометчивый шаг, что намерен сохранить себе свободу. А на кой ляд нужна ему свобода одинокого существования, без любимого и любящего человека рядом? Нет, выпирает из него порой жесткими ребрами категоричность. Скажи он: «Я с радостью перешел бы к вам, но…» — и все выглядело бы по-другому, и он не испытывал бы такой тоски. Так вот же, выпалил как из ружья…
Подошел к Дому заезжих, и отчаянная мысль мелькнула в голове: забрать свои вещички из этой обители и прийти к Светлане с повинной. Но тут же отверг ее как нелепую — такое появление будет выглядеть вынужденным. И все же нужно что-то предпринять, не теряя ни минуты. Промедление только усугубит его положение. Но что? Написать письмо? Слишком трусливый, немужской способ объяснения. «Я вам пишу, чего же боле…» Позвонить?
Придя в цех, тотчас вызвал квартиру Давыдычевых. Трубку снял Константин Егорович. Попросив подождать, он ушел и, вернувшись, сообщил, что Светлана заснула и будить ее он не хочет.
Голос Константина Егоровича звучал обычно, и Николай не понял, стало ли ему известно о размолвке или он ничего не знает. Лучше бы не знал. Тогда загладить вину будет легче.
2
Военный инженер Селиванов оказался человеком слова. Больше того, он сделал и то, чего не обещал, — вместе с мотовозами и топливом для них направил мотористов, пожилых людей из эвакуированных непризывного возраста, в основном белорусов. Все они хлебнули горя в прифронтовой полосе, натерпелись и во время эвакуации и были несказанно рады тому, что попали наконец в места, где нет ни воздушных тревог, ни бомбежек, ни крови, ни растерзанных тел. Разместили их неподалеку от завода в большом подворье, где коротала жизнь пожилая женщина. Муж у нее тяжело хворал, дети разбрелись кто куда, и приняла она постояльцев с радостью. Трое семейных получили по комнате в нижнем этаже, холостяки расположились на втором этаже, и пустой дом, угнетавший гробовой тишиной, ожил.
Отдохнув и отоспавшись после изнурительного пути на Урал, изголодавшиеся по делу люди с рвением принялись за работу. Хотя мотористы вошли в штат транспортного цеха, за начальника они признали Балатьева, его слушались, одному ему подчинялись, тем более что транспортник понимал только в лошадях, а на мотовозы смотрел с суеверным ужасом. Впрочем, с таким же ужасом смотрели мотористы на пути, по которым приходилось ездить. Шпалы обветшали, рельсы под тяжестью мотовоза расходились, чтобы вызволить его из плена, всякий раз собирали артель и под «Эх, давай-ай ра-зом!» ставили на рельсы.
И снова у Балатьева произошла стычка с Крохановым. Балатьев требовал произвести срочный ремонт путей до наступления заморозков, когда землю не угрызешь, а Кроханов изо всех сил упирался, прибегая к доводам весьма сомнительного свойства.
— Ну, дашь больше стали, — говорил он. — А куда ее девать? Солить, что ли? На складе держать? В прокатном печи больше слитков не пропустят, не нагреют. Ты об этом подумал?
— Подумал, — спокойно ответствовал Балатьев. — Увеличьте термическую мощность нагревательных печей, и вопрос будет решен.
— У-ве-личьте! — передразнил Кроханов. Повертел перед Балатьевым растопыренной пятерней. — Прэлесть как у тебя просто!
— Если использовать мазут, то, во всяком случае, несложно, — парировал Балатьев.
— Но это…
Балатьев угадал, что удержал на языке директор.
— …дополнительные хлопоты? Ничего не поделаешь, Андриан Прокофьевич, придется пошевелиться. И лучше по собственной инициативе. Иначе заставят, тот же Селиванов, — выхода другого ведь нет. А для ремонта путей так или иначе мне нужны люди.
— Откуда-а?! — завопил Кроханов — у него уже выработалась устойчивая реакция отвечать Балатьеву возражениями.
— Да хоть бы с конного двора. Лошадей убавилось, конюхи освободились.
— Ослобонились. Что они умеют, конюхи? Лошадям хвосты крутить?
— Шпалы менять — дело нехитрое. Женщины вон везде справляются. А тут контроль будет.
— Ка-кой?
— Мотористов заставлю. Они-то кровно заинтересованы, по каким путям ездить.
Омрачившееся лицо директора, усердно делавшего вид, что углубился в размышления, хотя размышлять было не над чем, вызвало у Балатьева приступ злости.
— Андриан Прокофьевич, я жду, — проговорил он непримиримо.
— Поди какой прыткий! Скоро только кошки плодятся да слепые родятся. Знаешь такую присказку?
— Знаю такую пословицу.
Пока Кроханов елозил затылком о спинку кресла, прикидывая, что да как, Балатьев уже задумал следующий ход, который помог бы разрешению вопроса.
— Не вынуждайте меня звонить Селиванову, — пригрозил он. — Смешно получается: человек мотовозы достал, а мы их по дерьмовым путям гоняем, исправить не можем.
— Ты меня Селивановым не стращай! Что мне твой Селиванов!
— Что? — прищурился Балатьев. — За ним обком партии.
Совладав с растерянностью, Кроханов кивнул на дверь — ступай, мол. Балатьев сделал вид, что не заметил этого движения.
— У меня еще одно свое, личное требование. Дайте мне наконец комнату, отдельную, с телефоном. Вы ведь понимаете, каково мне при такой загруженности ютиться в общежитии.
Как ни плотна дверь в кабинет, но голоса в приемную доносятся, и если трудно бывает разобраться в смысле разговора, то характер его уловить всегда можно. Уловила и Светлана, уловила и посочувствовала Балатьеву. Но когда он вышел в приемную, демонстративно отвернулась к окну.
В критическом положении Николаю бывало свойственно совершить поступок и лишь потом осознать, что сделал. Так получилось и на сей раз. Мгновенье — и он опустился перед девушкой на колено.
— Ты с ума сошел! — воскликнула Светлана. Бросила молниеносный взгляд на одну дверь, на другую. — Встань!
— Сошел… — спокойно проронил Николай.
В глазах Светланы появился испуг.
— Да встань же! Слышишь? Войдет кто-нибудь — что обо мне подумают?!
— И пусть войдет… И пусть подумают…
В коридоре послышались шаги. Светлана схватила Николая за плечи, тряхнула.
— Да встань же! Ну! Встань!
Однако Николай не поднялся, и по выражению его лица нетрудно было понять, что никакие увещевания не помогут.
— В субботу, — еле слышно выдохнула Светлана.
Николай не успел даже стряхнуть пыль с колена, как дверь отворилась и
