Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— Нет, ты необыкновенная! — выдохнул Николай. — Я надеялся, предполагал, но такого великодушия… — Потянулся к губам Светланы, но она с ловкостью котенка увернулась.
— Не надо. Заразишься.
— Ну и подумаешь…
На лицо Светланы накатила улыбка, во взгляде появилась снисходительная нежность.
— Смешной ты.
— Почему?
— Мальчишеского много. При твоей взрослости ты умеешь быть невзрослым.
— Это плохо? В укор ставишь?
— Это очень хорошо. С такими людьми легко и привольно.
В прихожей заскрипела дверь. Николай отодвинулся от кровати, но с пола не поднялся. Увидят родители Светланы — тем лучше: поймут, что отношения у них восстановились.
— Есть кто дома? — донесся низкий женский голос.
Николай быстро, словно его подбросило, поднялся — на постороннего зрителя он не рассчитывал.
— Вам что, Афанасия Кузьминична? — откликнулась Светлана.
— Да мне лаврового листа штучки три. — Соседка бесцеремонно заглянула в комнату.
— Возьмите сами. В кухне на полке.
Афанасия Кузьминична ушла на кухню, погремела банками и удалилась, не прикрыв дверь.
— Ей лавровый лист нужен, как тогда рыжий петух. — Зрачки Светланы метнули веселые лучики. — И это мать троих детей…
Вбежал Жулик, фыркнул, шумно чихнул и умиротворенно лег у постели, положив морду на вытянутые вперед лапы.
— Жулик… — укорила Светлана.
Жулик понял ее слова как зов, вскочил, засуетился, не зная, чем угодить, лизнул руку — так он пытался вознаградить за доброе к нему отношение.
Николай стукнул себя по груди — жест, означавший: а ну-ка сюда! Жулик, любивший игрища, радостно заскулил и в один миг очутился на руках.
Николай прижал к себе собачью морду и со словами: «А теперь марш отсюда!» — выпустил пса. То и дело озираясь — а вдруг ему все же разрешат остаться, — Жулик нехотя удалился.
Николай сел на стул и почувствовал себя неуютно. Расстояние между ним и Светланой, хоть и малое, как-то отчуждало. Придвинул стул к изголовью кровати.
Преодолев застенчивость, Светлана ласково провела рукой по волосам Николая.
— «Солнце, как кошка, лапкой своей золотою трогает мои волоса…» — с улыбкой припомнил Николай врезавшиеся в память строки.
— У тебя очень добрая улыбка, — сделала открытие Светлана. — У других это зачастую просто движение губ, а у тебя… Будто свет изнутри.
— Ну уж…
Смолкнув, стали жадно рассматривать друг друга.
— Странно получается, — тихо, как будто разговаривая сама с собой, принялась рассуждать Светлана. — Кажется, любишь человека, а разъехались — из сердца вон. А другой… особенно когда теряешь…
— А кого это ты потеряла?
— Теряла. — Светлана подняла веерок ресниц, смело и пытливо посмотрела Николаю в глаза. — Тебя. Дважды.
Николай испытал прилив нежности, и в то же время его обожгла ревность.
— Ты любила кого-нибудь? — спросил приглохшим голосом, хотя понимал, что предъявлять какие-либо претензии к прошлому Светланы не имеет никакого права.
— Да. Вернее, казалось, что да. Но с той поры я повзрослела и многое переосмыслила. Во всяком случае, мне стало ясно, что любовь должна возникать не от желания любить, а от восхищения человеком. Твой неуемный темперамент, своеобразие суждений, непохожесть на других… И переживаешь ты все в полную силу, объемно — можно так выразиться? — и чисто человеческие проявления твои достойны всяческой похвалы.
— Светланка, милая, — улыбнулся Николай, — ты идеализируешь меня.
— Нисколечко.
Николай воспринял эти слова как признание и возликовал. Он понял, что прощен. Потянулся к губам Светланы, но в гостиной послышались осторожные шаги и в двери вырос Константин Егорович. Нежданный гость смутил его и обрадовал.
— О, жив курилка! Значит, вжились в эту атмосферу.
— Volens nolens[1] — пришлось.
— И как же этот вепрь вас не слопал?
— Закуска оказалась не по зубам и не ко времени, — отшутился Николай. Шагнув навстречу Константину Егоровичу, крепко пожал ему руку.
— Не обольщайтесь. — Константин Егорович назидательно поднял указательный палец. — Вам может не поздоровиться. Кроханов достаточно прозорлив. Для чего ему на заводе кандидат на пост директора?
— Какой из меня директор? — откровенно усмехнулся Николай.
— Прибедняетесь, Николай Сергеевич.
— Одна ласточка не делает весны.
— Это не совсем так. Именно вы можете радикально изменить устоявшийся стиль крохановской деятельности. Так продолжаться не может. В конце концов — и это не за горами — встанет вопрос, быть ему или не быть. To be or not to be, — повторил Константин Егорович по-английски слова шекспировского Гамлета. — Если вы сокрушите Кроханова, то сделаете благое дело.
— Сокрушать — не в моих правилах, Константин Егорович, да и не прельщает меня, поверьте, этот пост. А вот поставить его на место, образумить малость, может, удастся.
— Не стройте иллюзий и не надейтесь. Его никто и ничто не образумит. Натура. Она диктует человеку, а не он ей.
— И натуры, бывает, ломаются под давлением обстоятельств.
— Характеры, Николай Сергеевич, а не натуры. Натура — нечто заданное, вложенное в тебя при рождении, а стало быть, органичное, неутрачиваемое.
— А ты был бы хорошим директором, — поддержала отца Светлана.
Константин Егорович не без любопытства посмотрел на дочь, перенес взгляд на Николая.
— Вы уже на «ты»? Поздравляю. — И вышел из комнаты.
Светлана постаралась сгладить выпад отца.
— Он знает, что я даже со сверстниками с трудом перехожу на «ты», а тут вдруг…
Несколько мгновений Николай вожделенно смотрел на Светлану, потом, как бы опомнившись, сказал срывающимся голосом, сдерживая волнение:
— Значит, будем считать, что у нас все решено. И знаешь, что хорошо? Решили не в угаре, не с затуманенными мозгами…
Светлана добавила, осмелев:
— …а рассудительно и трезво. — Приподнялась, протянула Николаю руки. — Ты перейдешь к нам?
— Нет.
Мгновенный и категоричный ответ сразил Светлану. Она откинулась на подушку и, стиснув зубы, уставилась невидящими глазами в потолок.
— Светлана, пойми меня…
— Я уже поняла… Я для тебя…
— Ты для меня… что Лаура для Петрарки.
У Светланы чуть отлегло на душе.
— А кто она была, Лаура?
— Молоденькая красивая испанка из Авиньона, куда привез такого же молоденького поэта отец, надеясь, что Испания станет более надежным прибежищем для одаренного мальчика из Италии.
— Угу… — как-то неопределенно буркнула Светлана.
— Что подумают обо мне твои родители? — продолжал Николай. — Ни кола ни двора, жена где-то, а он… Ловко пристроился. Светик, милая, так ведь и можно истолковать. Только так.
Лицо Светланы выразило отчаяние, беспомощность, страдание.
— Как ты можешь!.. Ты клевещешь на них!
— Светик, давай без эмоций, — как можно спокойнее сказал Николай. — Эмоции никогда не бывают надежным советчиком, больше того — они мешают осознанию поступков.
— Оставь свои теории! С меня достаточно! Уходи!
Николай склонился над Светланой, стиснул ее обмякшие
