Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
— Давай, холодненькой… Остудимся… Пропивать так пропивать Инку!
— Истеричный, как баба. Далась тебе эта потаскушка. — Эдик, видимо, поостыл, опять его сухощавое некрасивое лицо кривила усмешка. — А пить я больше не буду. — Он пощурился на циферблат настенных часов. — Мне — в институт. В двадцать один ноль-ноль заседание редколлегии стенгазеты… Владислав доставит. Удобно, когда у друга есть авто.
— Прошу… По одной.
Эдик, прикидывая время, еще раз взглянул на острые усики стрелок.
— Ладно, плесни полста граммов. Для впечатления. Мускатным орехом зажую, запах снимает…
Выпили, не чокаясь. И Игорь, сидевший ссутулясь, почти касаясь подбородком стола, дрогнул вдруг, затрясся в смехе. Он не откидывался назад, как обычно при смехе, а трясся и трясся, сутулясь все больше и больше, словно собирался под стол залезть. Эдик насторожился.
— Свихнулся? — сжатые губы и сощуренные злые глаза образовали на его лице как бы две поперечные тонкие морщины.
А Игорь налил себе, выпил одним глотком и заколыхался в новом неудержимом смехе. Казалось, кто-то под столом ему щекочет подошвы и поэтому он не может удержаться. Наконец откинулся на спинку стула, снял очки и стал протирать заслезившиеся глаза. Заговорил, все еще всхлипывая от смеха.
— Подумать только: он — редактор стенгазеты курса… Подумать только!.. И он будет моих детей учить… И Инкиных будет учить… Подумать только! Убивать таких надо… Публично!..
Эдик встал, длинной крепкой рукой цапнул Игоря за грудь — треснула тонкая нейлоновая рубашка.
— Встань, подонок. Встань, тебе говорю!
Игорь тяжело приподнялся. Очевидно, была еще в Эдике та сила, которая ломала чужую волю.
— Сними окуляры!
Игорь скорее машинально, неосознанно, чем по приказанию, снял очки. В то же мгновение Эдик коротким, умелым тычком в подбородок сшиб его с ног. Редко, глубоко дыша, опустился на прежнее место. Косясь на часы, ждал, когда придет в себя Игорь… Тот не скоро очухался. Сел на полу, раскорячив ноги, поелозил вокруг ладонью, ища очки.
— На столе они, продукт времени! Это тебе для профилактики…
Игорь встал на четвереньки, с трудом оторвался руками от пола, распрямился. Добрел до стола, непослушными пальцами приладил на переносице очки. И вдруг ловко сцапал початую бутылку и, размахнувшись, хватил ею по шишкастой голове. Как неполный мешок с опилками, Эдик медленно сполз на пол. Голова глухо стукнулась о доски.
Игорь застыл в напряженной позе, словно ждал нападения. Пришел в себя от непонятных булькающих звуков. Опустил глаза — из горлышка бутылки, которую он все еще сжимал, выливалась водка. Крепкой оказалась бутылка! Он осторожно поставил ее на стол. Обошел Эдика, посмотрел, как из раны над ухом, пузырясь, вытекает на желтые половицы черная кровь. Затем взглянул на свою грудь: на белой нейлоновой сорочке темнели пятна от потной пятерни. На цыпочках удалился в кухню и под краном долго мыл руки. После этого зачем-то выключил верхний свет и включил торшер, но тут же вновь зажег люстру. Подошел к большому зеркалу, вделанному в дверцу шифоньера, и так же долго, старательно причесывал свои седеющие волосы.
Еще раз косо, со злорадством взглянул на неподвижного Эдика, бесшумно пробалансировал на носках к двери. На улице он подкрался к «москвичу» Владислава, который безмятежно слушал музыку, и прошептал:
— Позвони в милицию… Я убил Эдика…
ГЛАВА XIX
В чугунной арматуре и пролетах моста гудел ветер. Инка ловила подол платья и, пригибаясь, натягивала его на коленки. Со страхом поглядывала за решетчатые перила: далеко внизу о бетонные опоры разбивались волны и по течению тянулись кружевные полосы пены. От большой высоты слегка кружилась голова.
Алексей, шедший впереди, оглянулся:
— Страшновато?! Высота и ветер! Не надо бояться высоты!..
— А я и не боюсь, — жалобно отозвалась Инка.
Алексей засмеялся, нагнувшись, подхватил ее на руки. «Так будет лучше», — шепнул ей. Она сказала, что кругом же люди, стыдно, а он только засмеялся опять и прибавил шагу. Вдыхал лесной запах ее густых каштановых волос и смотрел в лицо, уютно прижавшееся щекой к его плечу.
— Устал?
— Нет.
— Пусти. Мост давно кончился…
Мост действительно кончился. Слева густо дымила высокая и толстая труба ТЭЦ, начинался пригород. В воздухе исчезли пресные запахи реки и леса, теперь в нем господствовала царапающая горло гарь отработанных газов и угольного дыма.
Доехали на автобусе до центра. Было еще не поздно. Взяли билеты на шесть вечера.
Смотрели кинокартину о двух влюбленных, которым все время мешали производственные проблемы. Инка толкала локтем:
— Здорово на нас с тобой похоже! Видишь?
Алексей видел, но он плохо вникал в смысл фильма. Инка часто поводила на него глазами и замечала, что он занят какими-то другими мыслями. Сегодня Алексей вообще был странным каким-то. Смеется, шутит, а потом вдруг будто забудет и об Инке, и обо всем окружающем. «О чем ты?!» — начнет она тормошить его, а он вроде как проснется: «Да так, идейка одна». И виновато улыбнется.
Такие перемены расстраивали Инку, она пыталась выспросить об их причине, но Алексей отделывался шуточками и переводил разговор на другое. Инка обижалась. Один раз, за Уралом, даже не выдержала: «Ты, может, из-за денег? — это ее, пожалуй, больше всего мучило. — Я тебе расписку напишу…»
Алексей рассмеялся и прислонил ладонь к ее выпуклому лбу:
— Пересядь в тень, Инка!..
Рядом с кинотеатром работала по-ярмарочному пестрая, нарядная карусель. Оградка ее была улеплена малышней и взрослыми, ждущими очереди покататься на сказочных лошадках и в расписных санях. Где-то в глубине шатра магнитофон проигрывал старинные вальсы и танго.
В быстроте кружения карусели, в ее экзотическом убранстве, в музыке и смехе, во всем-всем этом было что-то от давнего, полузабытого, от цыганских троек, проносящихся через родное село на раннем-раннем рассвете…
— Давай покатаемся, Алеша? — Инка взглянула на него с мольбой, словно боялась, что он не согласится. — Давай, а? У меня сегодня такое настроение… Как никогда!
Они катались дотемна. У Инки, когда вышли из остановившихся санок, кружилась голова, и Инка не смогла бы объяснить — отчего. То ли от карусели, то ли от счастья, бродившего в ней весь этот долгий летний день.
Алексей обнял ее за плечи, и она доверчиво прижалась к нему.
— Алеша…
Он чуть замедлил шаги, ждал. А может быть, и не ждал, может быть, он догадывался, о чем она хотела говорить.
Над ними шелестели тополя и
