Несносный характер - Николай Фёдорович Корсунов
— Муж. Только неизвестно чей. Симпатичный, однако. И денежный.
Инка взяла себя в руки. Она поняла, кто побывал здесь.
— Он холост. И не надо смеяться над чужой бедой, женщины.
— Никто не смеется, мы рады за тебя…
Инка затравленно огляделась: все были заняты своим делом, словно и не слушали слов главного бухгалтера.
— Спасибо за сочувствие… Белла Ивановна у себя?
— У себя. Тебя ждет…
Инка постучала в обитую черным дерматином дверь.
— Что за формальности! Входите, Кудрявцева!
В молодых крепких зубах ее дымилась неизменная длинная папироса. Щуря глаз от дыма, Белла Ивановна что-то писала своим стремительным мужским почерком. Кивнула на стул возле стола: садись, Кудрявцева! Вложила исписанный лист в конверт, лизнула кончиком языка по краю конверта и заклеила.
— Ответ в редакцию… Почему сахару нет? Миленькое дело — почему? Это я хотела бы их спросить — почему? У меня нет сахарного завода. Ты мне хочешь показать квитанцию, Кудрявцева? Ты уплатила деньги? — Белла Ивановна, отставив левую руку, между указательным и средним пальцами держала папиросу, а правой, ногтями, легонько пощелкивала по настольному стеклу. Не спускала с Инки пристрастного изучающего взгляда. — Значит, ты нашла деньги? Я взволнована и потрясена, Кудрявцева, но…
Инка поджала ноги под стул, напряглась: сейчас Белла скажет, что оставлять ее, Кудрявцеву, она не может. У Инки высохли губы, а та долго, слишком долго затягивалась дымом и все жгла, поджаривала ее взглядом.
— Но оставлять тебя, Кудрявцева… Ты понимаешь, какими это мне неприятностями грозит? Ты должна понимать, Кудрявцева. И все же… и все же я решила оставить тебя. В последний раз. Надеюсь, ты понимаешь меня?
— Понимаю.
— Мне до пенсии два года. Не могу же я, Кудрявцева, мое чистое имя и мою чистую репутацию марать. Ты меня понимаешь, конечно?
— Понимаю, Белла Ивановна.
Директор встала, словно давала понять, что их разговор окончен. Инка тоже поднялась.
— И твоя напарница вносит… Так что работайте, но… в последний раз мое сердце такое мягкое, Кудрявцева.
— Спасибо, Белла Ивановна! Вы очень много для меня сделали, я не забуду…
Нужно было уходить, но Инка медлила. Переполненная чувством теплоты и доверия к этой крупной полной женщине с черными усиками под орлиным носом, она порывалась рассказать ей и об экспедиторе, и о его последних проделках, и о том, что позвонила в ОБХСС. Белла Ивановна должна была помочь, потребовать от следственных органов конкретных мер…
Инка удержалась: в другой раз! И без того надоела своими происшествиями. И потом — многое пока неясно, многое…
— Ты имеешь мне что-то сказать? — Белла Ивановна положила ей на плечо мягкую, пахнущую дорогими духами руку. Прямо перед лицом своим Инка увидела ее глаза. Сейчас в них не было обычного темпераментного огня, они были бархатистыми, с грустной дымкой. — Бедное дитя… Ну, иди, иди!..
После обеда магазин открыли, и первой заступила на смену Клава, бледная, заплаканная. Инка ушла с тяжелым сердцем: все-таки она больше Клавы виновата во всем. Не оскорби она в апреле ту женщину, не подчеркни свою неприязнь к ней во время ревизии… Выходит, нужно было идти против совести? Давно ли похвалялась, что никогда не лицемерит!..
Впереди целых полдня свободного времени. Инка сходила в детсад, проведала Леночку. Дочка заметно подросла, загорела и в компании сверстников, видно, не очень скучала по мамке. А Инка подумала, что, будь у нее возможность, никогда бы не отдала ее в детсад, сроду не рассталась даже на одни день. А Григорий намеревался вообще отнять ее! Плохо знал свою бывшую жену?..
Позвонила в гостиницу. Номер Алексея не отвечал. Наверное, Алексей на заводе… Алеша… Как все-таки много хороших людей на свете… А из ОБХСС так никто и не приходил. Не поверили? А кто ты, чтобы тебе верить?!
Телефон-автомат поглощал монеты, как прожорливый галчонок. Инка разыскивала лейтенанта Иванова, но не могла застать его там, где ей подсказывали. Казалось, он нарочно бегал из кабинета в кабинет, увиливая от разговора. Наконец круг замкнулся, Инка позвонила по тому номеру, с которого начинала. Лейтенант Иванов поднял трубку, и Инка сказала, что беспокоит все тот же человек, который несколько дней назад предупреждал насчет филиала двадцать третьего магазина.
— А вы не могли бы найти себе другое занятие, девушка? — с заметным раздражением ответил лейтенант. — Вы нас предупреждали, а в филиале шел учет… Не советую вам такими шуточками шутить!
Он положил трубку.
Инка побежала к соседнему киоску, разменяла двугривенный и опять набрала номер рассерженного оперативника. Сказала, что это опять она и что товарищ лейтенант обязан чутко относиться к сигналам трудящихся, а не глушить их инициативу.
— Знаете что, инициативная гражданка? — лейтенант, чувствовалось, улыбался. — Вы зайдите сюда, а? Второй этаж, комната двадцать семь…
— Я подумаю…
Инка тут же набрала номер Алексея. Нет, не отвечал Алексей. Попыталась представить, как бы происходил их разговор.
«Пойти или не пойти, Алеша?» — «Я бы пошел». — «Но ведь этот экспедитор!.. Он и его шатия сразу сообразят, что это я сообщила». — «Ну и что?» — «Отомстят». Алексей молчит, думает, его широкие брови шевелятся. С улыбкой поднимает на нее глаза: «Думаешь, убьют? На это у них пороху не хватит… А остальное… Остального не следует бояться, если не знаешь за собой грехов». — «У меня двадцать рублей…» — «Возьми их и отнеси лейтенанту». — «Все у тебя очень просто получается, Алеша!» — «Ты ищешь сложностей? Медлить нельзя, иначе они могут прикрыть лавочку». — «Я все-таки боюсь». — «Но ты же решилась позвонить?» — «Иванов не поверил». — «Что ж, тут рецепты трудно предлагать… Завтра экспедитор привезет два ящика, а потом — три, пять. Аппетит, как известно, приходит во время еды… — Ты не задумывалась, почему он именно тебя выбрал?» — «Нет». — «А причины, наверное, были». — «По-видимому, были»…
Представив в уме весь этот отрывистый сухой диалог, Инка вдруг попробовала со стороны посмотреть на себя. Что она представляет из себя для постороннего взгляда? Почему экспедитор так откровенно предложил сделку именно ей? И почему его нисколько, казалось, не испугали ее угрозы? Ну да, он же сказал: ты первая и попадешь за решетку. Он уверен, что она будет молчать. У него есть основания. Она побоится потерять работу, побоится и впрямь попасть в тюрьму и, таким образом, разлучиться с ребенком. Не на последнем счету, вероятно, и ее материальная стесненность. Плешивый мужичонка прежде взвесил все и оценил, а уж потом попытался вовлечь ее.
«Чем каждый день и час дрожать… Пойду! Второй этаж, комната двадцать семь…»
В прохладном длинном коридоре она с трудом нашла нужную дверь, толстую, как и у Беллы Ивановны, обшитую дерматином. Постучала.
