Когда налетел норд-ост - Анатолий Иванович Мошковский
— С удовольствием.
Это было странно и даже противоестественно: отец в отличном костюме, в белой рубахе с распахнутым воротом, с благородным блеском седины на висках и красиво-голубоватыми прядями по всей голове — и вдруг грызет семечки. Но Павлика это не особенно удивляло: отец любил щегольнуть несвойственным ему словечком или выкинуть что-либо эдакое, никак не вяжущееся с его профессией и положением. Про него говорили: «Ну и любитель почудить Александр Сергеевич…»
Его звали, как Пушкина, звонко и знаменито, и Павлику было приятно слушать, как к нему обращались по имени-отчеству.
У реки они встретили мальчишек. Один из них, белобрысый, с быстрыми узкими глазами, увидев под мышкой у отца альбом для рисования, бесцеремонно спросил:
— А вы не художник?
— Боже упаси… Любитель.
Павлик чутко прислушивался. Ох и умел же отец говорить с незнакомыми!
— А меня нарисовать можете? Чтоб не отличить…
— Попробуем. — Отец поудобней усадил на скамейку белобрысого и открыл альбом.
Павлик сотни раз был моделью отца и наперед знал, как все пойдет, знал, что отец рисует быстро и с безошибочной точностью, вызывая восторг неискушенных в живописи. А Павлика этим не удивишь. Он искушен. И, как говорит отец, больше, чем нужно.
Обедали они в ресторане «Голубой («Мутный», — пошутил отец) Дунай», который оказался на углу, рядом с гостиницей.
Ели окрошку и сазана с жареным картофелем. Кроме того, Павлик попросил отца заказать порцию мамалыги с творогом — той самой мамалыги, которая когда-то, как пишут в книгах, была главной едой бессарабских крестьян.
Мамалыга Павлику не понравилась: вязла, как тесто, в зубах и по вкусу куда хуже манки.
— Ну, сынок, когда в Шараново? — спросил отец, выходя из ресторана, и Павлик почувствовал в его голосе особую мягкость и расположенность к нему.
— Когда хочешь. Но здесь здорово. В музей Суворова зайти бы.
— А Игоря увидать не хочешь?
За всю дорогу отец первый раз заговорил о брате. А небось все время думает о нем, но почему-то скрывает. Павлик решил ответить уклончиво.
— Что с ним сделается, с Игорем-то? А вот в музее…
— На обратном пути заскочим.
— А ты ведь хотел из Шаранова ехать в Одессу на пароходе.
Отец посерьезнел.
— Там видно будет. Завтра выезжаем.
Глава 2
НА «СПУТНИКЕ»
— Какой транспорт выберем? — спросил отец, вылезая у морского вокзала из такси.
— Ясно какой — «Ракету». И не думал, что они здесь ходят!
— И я, признаться, не ожидал. Но я все-таки голосую против, — сказал отец, — что увидишь с нее? Махнем-ка мы с тобой на старом добром пароходике. А то и пережить всего не успеешь.
Отец купил билеты, и они побежали к причалу, где уже заканчивалась посадка на речной трамвай «Спутник» — не скоростью, так хоть именем взял.
Пробираясь через горы корзинок, вымазанных изнутри клубникой, вышли на нос и пристроили в уголок вещи. Здесь расположились колхозники — шумливые бабки в платках и пожилые мужчины в хлопчатобумажных пиджаках и грубых сапогах. Большинство из них, судя по разговорам, возвращались с измаильского базара, где цены на клубнику были выше, чем в придунайских селениях. Особо нетерпеливые бабки, отворачиваясь от соседок, подсчитывали выручку: извлекали откуда-то из глубин просторных кофт деньги в носовых платках и кошельках с защелкой и, крепко сжимая в одной руке от ветра — боже упаси унесет! — другой мусолили краешки.
Корзины были главным грузом «Спутника». Для экономии места их вкладывали одна в другую, и они возвышались пирамидками. Снаружи, на срезе ивовых прутьев, виднелись инициалы владельцев.
Трамвайчик просигналил, отвалил, и Дунай закачал его. Сзади остался порт, гигантский, как с другой планеты, серый бастион элеватора, дома и парки. Бабы стали доставать из кошелок снедь, а мужики спустились вниз, в буфет.
Не успел Павлик перевести взгляд на правый, иностранный берег, как увидел почти такой же, чуть побольше, речной трамвай с румынским сине-желто-красным флагом на мачте. Палуба его была так же, как и у них, завалена корзинами, испачканными клубникой, и даже вставлены они были одна в другую, как и здесь.
Кто-то со «Спутника» замахал им, с румынского пароходика ответили. На женщинах были такие же белые платочки, а мужчины, как и здесь, были в темном, и, наверно, тоже думали, как бы спуститься в буфет и потянуть пивка.
Суда закачались на волнах друг друга. То судно шло в румынских водах — по той половине реки, «Спутник» — по этой.
— А я думал, это наш пароходик, — сказал Павлик отцу.
— А там почти все русские, — внезапно отозвался сидевший поблизости бородач в ветхой фетровой шляпе. — У меня там два брата с семьями живут…
— Как так? — заинтересовался Павлик.
— Очень просто. После русского царя Бессарабия подпала под румына, потом мы вернули ее, граница прошла по Дунаю. Вот и получилось, что один брат здесь, другой там…
— А вы были на той стороне?
— Как же, был! Там луга заливные. Коров своим ходом гнали туда. И лошадей. Времянки понастроили на сваях, чтоб в разливы не смыло. Жили в них, туда приставленные. Вон видишь — хатки? А вон ту деревянную церковь? Она тоже на сваях. Сам бревна тесал. Давно, правда, еще до первой войны.
Павлик пристально смотрел на деда. Когда проезжали церквушку, дед торопливо перекрестился двумя пальцами. «Раскольник! — мелькнуло у Павлика. — Старовер… Крестится, как боярыня Морозова на суриковской картине». — И он вспомнил рассказы Игоря о землях Южного Дуная.
Когда-то, по его словам, здесь были колонии греков, потом пришли римские легионы, затем славяне — сам Святослав водил отсюда дружины на Царьград! А позже с огнем и мечом прокатились по этим землям турки, обращая людей в ислам, пока не загремели здесь шаги суворовских армий. В вагоне, когда они ехали из Одессы, соседка по лавке украдкой показала Павлику румын и болгар — колхозников и даже одного гагауза — дальнего предка половцев.
С удивительной легкостью оперировал Игорь датами и непонятными терминами, точно играл легким целлулоидным мячиком, который лихо прыгал с одной половины стола на другую.
Может, он уехал в эти края не случайно, а с какой-то тайной целью. Вот уже скоро три года, как получил он в милиции паспорт, кончил среднюю школу — вполне самостоятельный человек и может поступить как хочет. Уехал Игорь не в какой-то там институт, даже не коллектором в геологическую партию, а к дунайским рыбакам, в эту даль и глушь.
Игорь не очень похож на большинство своих сверстников. И хотя у него по моде этих лет был хороший трикотажный тренировочный костюм, весь на «молниях», он не особенно увлекался
