На рассвете - Игорь Семенович Чемеков
— Хуже стало.
— А именно?
— Гвоздя не купишь.
Братов вспомнил одно место из какой-то экономической статьи, хотел поддержать Мартыныча. Что-то там говорилось… будто после 1928 года экономические методы управления стали подменяться административными методами. Но он не стал излагать эту мысль. Спросил:
— Вы хотели сказать, — производственное управление наложило лапу на материалы и строго их распределяет между колхозами. Это, по-вашему, неправильно?
— Не знаю, кто куда приложил свою лапу. Раньше в кооперации можно было, а теперь гвоздя купить стало негде.
Костожогов высказывался без запальчивости, будто все на свете стало ему безразличным. Однако, помолчав, немного прояснел лицом:
— В школьном букваре был стишок, насчет смычки. Начинался — помните? — так: «Мы с тобой родные братья. Я — рабочий, ты — мужик». Порядком не знаю, а отрывочно дальше так: «Я кую, ты пашешь поле. Оба мы трудом живем. Оба рвемся к светлой доле, с бою каждый шаг берем…»
— «Я сверлю земные недра… — вспоминал и Братов. — Добываю сталь и медь…»
— Вот-вот, минуточку, Илья Павлович. В аккурат подошли, давайте выделим слова: «Награжу тебя я щедро за твои труды и снедь!» Вот что обещал нам, мужикам, рабочий-то класс в первые Советские годы. Все было ясно, все понятно, без премудростей экономической науки. Еще рабочий добавлял к сказанному такое условие: «Я тебе — машину, книжку. Ты за это — хлеб. И квит!» Так вот, я хотел бы спросить наших районных умников: где он, этот квит?
— Как вы теперь смотрите на крупногрупповое содержание свиней?
— А мы и не противимся. Вы видели наши станки, где матки с поросятами. Сталь, бетон. Строилось не на один год. Мы не могли предугадать, куда подует ветер моды. Был как-то у нас один уважаемый представитель. Возмущался, критиковал. Говорим ему: пожалуйста, разгораживайте. Подложите взрывчатку. Если нынче в моде крупногрупповое… А завтра мы снова разобьем по клеткам, если объявят безгрупповое или еще какое…
— Корней Мартынович, закупочные цены на мясо повысились. Теперь-то ваш скот дает прибыль?
— Дает, но маленькую.
Погодя Братов осторожно заговорил о культуре.
Костожогов сорвался со спокойного тона:
— С нас довольно одних хозяйственных вопросов! «Культура»! Пускай другие этим занимаются. Вон — интеллигенция сидит. Учительство. Что? Стадион построить? Мяч купить? Можно купить. Но!.. — И тут он грозно повышает голос, подняв указательный палец. — Но!.. смотря кто будет гонять мячи… Если без-з-дельники!!!
После взрыва наступает минута спада. Братов собрался с духом, сказал еще одну неприятную для хозяина вещь:
— Все-таки, Корней Мартынович, люди очень и очень вами недовольны… Делаете ли из этого какие-то выводы для себя? Выводы делать нужно, — поверьте мне, — если не сделаете, себе нанесете вред.
Переступил с ноги на ногу, медленно поднял взгляд к вершинам деревьев парка и теперь совсем тихо, умиротворенно проговорил:
— Я скоро уйду… Горелое построено. Озеленено. Пускай теперь другие…
В начале года гореловцы собрались переносить колхозное правление в новое здание. Свой кабинет Корней Мартынович оборудовал в самой голове, то есть на угловом изломе дома, так что окнами он выходил и на площадь с фонтаном, и на южную улицу — ту, на которой стоит прежняя контора. Кабинет — просторный, светлый — походил на летчицкую кабину огромного лайнера: вправо и влево от той кабины простираются два длинных крыла…
Дом был готов, но вселение в него председатель ни с того ни с сего отложил до «после отчетного». И еще кинул шутку: «В новую рубашку полагается влезать после парной баньки с душистым и хлестким веничком».
А такого оборота дела он как будто и в мыслях не допускал, что жизнь готовит ему решительное испытание. В районе на этот раз было решено сделать в «Ленинском пути» отчетное собрание последним для Костожогова — отчетно-выборным.
Федор Прокофьевич Мочалов, зная, что секретарь обкома по сельскому хозяйству Михаил Дмитриевич Строев питает симпатии к Костожогову, не стал скрывать от него своих намерений. Беседовали в кабинете Строева в вечерний час, никто им не мешал, и ни тот, ни другой не торопились…
На другое же утро после той беседы секретарь обкома позвонил в Горелое. Ответила конторская уборщица:
— Мартыныча? Найду, найду! Где найду? Да знаю где! На зерновом дворе… А что сказать? Ага! Чтобы позвонил Строеву! Сейчас, сейчас!.. Ага! Чтобы не в обком, а на квартиру? Запомнила: на квартиру! Бегу, бегу!..
Корней Мартынович подхватил на зерновом дворе грузовик и, не забираясь в кабину, стоя на крыле, подкатил к конторе. Не загруженная с утра телефонная станция мгновенно соединила его с Михаилом Дмитриевичем.
— Ноги еще носят? — шутливо осведомился Строев. — Как живо вы откликаетесь. На крыльях, похоже, летаете! Есть, говорите, порох в пороховницах? Да, пороху вам не мало потребуется. Это хорошо, что знаете, какой экзамен вам предстоит держать. Я бы тоже с большим интересом послушал, поглядел бы, как там примутся ощипывать вас колхозники, и как вы будете отбиваться. Приехать? Понимаете ли… Этика, что ли, но позволяет. Могут ваши люди подумать, что секретарь обкома хочет оказать на них давление. Одним своим присутствием я могу помешать выступающим высказаться напрямоту. Народ все эти штуки отлично понимает. Дескать, в райкоме стоят против Мартыныча, а зато в области, вишь, у него «рука». Я никак не желал бы прослыть такой «рукой». Вы же знаете, мне импонируют отдельные черты вашего хозяйствования. Только отдельные, повторяю. И есть, к сожалению у вас немало такого, с чем невозможно примириться. Вы хорошенько продумайте все, с чем предстанете на собрании. Если осознали, в чем были неправы, в чем ошибались, — так смело признайтесь в этом.
На собрании будет присутствовать Братов, вы его знаете. Я ему уже говорил, теперь и вам скажу: в любом случае — останетесь вы председателем или вас освободят, — вы немедленно поедете на курорт, приведете нервы в порядок, а потом уже будем думать с вами о дальнейшем. Важно, чтобы вы исполнились уверенности, что, независимо от исхода предстоящих дебатов, вы — были и останетесь человеком дела, боевым коммунистом, останетесь в строю.
До свидания, дорогой! Крепитесь!
Отчетно-выборное собрание направлял сам первый секретарь Верхнокленовского райкома партии Федор Прокофьевич Мочалов. Гореловцы уже несколько дней по всем улицам, по всем дворам обсуждали слухи: «Председателя будут снимать!»
И вот теперь своими глазами видят, — привезли «жениха», — ладного мужчину лет сорока, — кто-то его узнал, говорит, агроном из соседнего совхоза. В президиум-то его не посадили, но он занял место в первом ряду. Его появление не дает людям покоя, — кто с любопытством, а кто с враждебностью поглядывает на него.
Костожогов, —
