На рассвете - Игорь Семенович Чемеков
Раздумывая, Братов поймал себя на том, что и сам привыкает судить о Костожогове в прошедшем времени: был, управлял, хозяйствовал…
7
На другой день после пленума Братов поехал в Горелое на попутном грузовике. Захотелось ему еще раз не спеша осмотреть фермы и службы, — теперь уже не по заданию, а из одних личных интересов. Ведь он стал истым болельщиком за Горелое.
Костожогова встретил возле фонтана.
Чем-то сильно расстроенный, Корней Мартынович едва кивнул головой на приветствие Братова.
В руках он держал пачку каких-то мятых бумажек.
— Что это у вас, если не секрет, — поинтересовался Илья Павлович. — Квитанции свеклопункта?
Корней Мартынович с опозданием протянул все-таки руку гостю.
— Не обращайте внимания, у нас тут… Это неслыханное безобразие! Вы поглядите: тридцать процентов скидывают на засоренность картофеля, на землю! В жизни такого еще не было! Совсем обнаглели, жулики! Поеду вот разбираться. Вы уж извините, не смогу уделить внимания.
Подкатила машина с картошкой — ее-то, видимо, и ждал председатель. Сказать по совести, многовато налипло земельки к клубням. Ну, допустим, не тридцать процентов по весу, а все же была оправдана жестокая требовательность приемщиков. Они наказывали сдатчиков: мол, не пытайтесь, пожалуйста, подсовывать грязь в зачет продукции!
Костожогов отвел раздраженный взгляд от содержимого кузова и придрался к шоферу за совсем пустячное дело:
— Очищать колеса надо. Где-нибудь там, перед въездом в село. Забываете, не хотите. — Толкнул скат ногой. — Зачем тащить лишний груз. Тут верный центнер земли. Перерасход горючего. И потом — пачкаете улицу…
Пучок серых квитанций трепетал в руке хозяина то ли от дрожи в пальцах, то ли так — от дыхания ветерка.
…Почему-то именно таким, — хоть изображай на холсте, — резче всего запечатлелся в памяти Братова Костожогов — с пучком квитанций в руке, как образ, как символ рачительного хозяина, почитающего смертным грехом и несчастьем терять хотя бы одну копейку на рубль за здорово живешь. Таким вот и запечатлелся навсегда, хотя виделись этим пасмурным октябрьским утром не в самый последний раз.
В полдень перед магазином собралась толпа колхозников. Братов знал, что она почти всегда представляет собой характерное для Горелого «собрание без президиума», где полное раздолье для критики снизу, не заносимой ни в какие протоколы.
…В круг протискался молодой тракторист в новой брезентовой робе. Чернявый, белозубый, добродушно усмешливый.
— Ну-ка, ну-ка, расступись ты, рожь высокая! Хотите, я вам за фрукты скажу? Этой весной сады цвели неважно. Мы говорим хозяину: давай, Мартыныч, посеем дынь, арбузов, — чем черт не шутит, — возьмут, уродят. А он: «Прежде надо купить пулемет, потом разводить бахчу».
— Пулемет? Против кого?
— Против нас, против колхозников. Бахчу забором не обнесешь, собак в чистом поле не удержишь. — Почесав за ухом, парень нашел заключение своей притче: — Строим ограды, да еще мало. Надо окружить все Горелое китайской стеной. Поставить еще одни вот такие врата! Навесить стопудовый замок. Тут нам и амба.
Парень вложил столько иронии в слово, сказав не ворота, а врата.
Илья Павлович насчет ограды не согласился, — посмотрите, перед каждым домом образовались красивые палисадники, люди под окнами насажали вишен, разбили цветники, — ведь у вас прежде этого не было, — скотина все стаптывала на своем пути, — не так ли?
Парню нечем было возразить, его отодвинула пожилая сухопарая женщина:
— Будя табе, Гарасик, дай-кась я за свое скажу, пущай человек рассудит. Ох, гражданин! Не знаю, как вас… Може, вы там где поближе к начальству. Я вдовая, сама-четверта. Живем по суседству с ихней псарней. На пасху пришли плотники и обгородили высоким забором мою избу и еще избу суседки, одинокой бабки Телегиной Авдокеи. Очутилися мы прямотка в колхозном саду. За плотниками следом явился линейный, обрезал ликстричество. От кобелей никакого проходу! И радиво отсекли… Меня с детишками еще покудова бог миловал, а бабу Авдокею на другой день пасхи сбили с ног, разорвали зеленую празднишну юбку атласную, и мало что всюё не поискусали, проклятые! Дохтура уколами проти бешенства поистыкали старую, живого места нет. Мы это в контору: «Мартыныч, чего нам делать, как жить теперечки, а, Мартыныч?!» А он: «Гав-гав-гав, бур-бур-бур», — как все равно с нелюдьми. Я вас, говорит, своевременно упреждал. Правление постановило убрать ваши дома соттелева, потому как расположены не на месте, прямотка под колхозными яблонями. Мы ему: дак зачем же ты велел подсаживаться яблоньками к нашим крылечкам? Мы ж тута не сами построились, еще спокон веку наши деды с бабками тута проживали. Он боле и слухать не стал. «Уходите оттуда!» — и весь его сказ. Ну ведь дом-от не чемодан, взял за ручку и перенес. Как нам быть, и где правду искать, куды жалиться?
— Ай, ну вас, тетка Палага, и с бабкою, и с собаками! — шутливо осек жалобщицу тракторист Тарасик и тут же по-сыновьи приобнял ее за худые плечи: — Чего ты засоряешь мозги занятому товарищу? Никуда не надо жалиться. Тебе, кажется, русским, гореловским языком было сказано: решило правление! А ты все чего-то ходишь, слезные слова лопочешь. Правление в колхозе — наивысшая власть. Складай в сундуки, распихивай по мешкам все свои горшки, рогачи, сковородки, грузи на подводу. А избу мы твою — подведем под венцы полозья — за один час тракторами перетянем на новоселье.
Урезонив безутешную, Тарасик щелкнул каблуками, козырнул тетке Палаге и низко ей поклонился. После чего повернулся к Братову:
— Жить у нас в Горелом — тоска смертная. В связи с чем опять-таки мы имели беседу с хозяином. К вашему сведению, механизаторов, — как сам был смолоду механизатор, — Мартыныч не обижает. Насчет оплаты мы довольные, не хлопочем. И вообще не опасаемся говорить ему любую правду в глаза. Однажды вносим предложение: давайте оборудуем спортплощадку, ну хотя бы маленькой стадион. Купите нам сетки, мячи, костюмы — и мы такие начнем откалывать! Завалим колхоз кубками, призами! Холостых парней маловато, зато молодых женатиков у нас предостаточно, — со скуки чахнем в свободное время. Что же он нам ответил, думаете? А вот что. «Нет земли», — сказал. Вы слышите: у нас в колхозе нет лишней земли, на какой можно было б играть в мяч! Так нельзя ли там где-то походатайствовать, чтобы прирезали нам под стадион с полгектарчика? У какого-либо нежадного председателя отчекрыжили бы в пользу Мартыныча?
8
Ближе к вечеру Илья Павлович с Корнеем Мартыновичем прохаживались перед пустым домом будущего правления.
— Как
