Из жизни Потапова - Сергей Анатольевич Иванов
— К чему приведет такая позиция? — спросил Олег, обратившись вдруг непосредственно к Панову, и тот улыбнулся с заметной растерянностью. — А к тому, что мы пошлем товарища Потапова в Озерное разбираться в этом вопросе. И пусть он себя сам высечет, как унтер-офицерская вдова. Или наоборот: пусть расскажет нам, что ни в чем не виноват… Я не хочу ничего плохого сказать против товарища Потапова, и наши отношения многим известны. Но в данном случае речь идет о слишком серьезном общем деле. Унтер-офицерская вдова высекла себя. Но это случилось в художественной литературе. В жизни же такого… что-то я не встречал!
И неуютное шевеление прошло по собравшимся: в чем же таком Олег собирается обвинять Потапова? В нечестности, что ли?!
— Прошу понять меня правильно! — четко выговорил Олег и остановился. И стихло шевеление. — Дело не в том, что товарищ Потапов, став председателем комиссии, намеренно введет кого-то в заблуждение. Но как человек импульсивный… — тут он остановился, будто подыскивая слова. — Я говорю сейчас о некоем, так сказать, объективном субъективизме, в который невольно впадет Потапов просто потому, что он уверен в своей идее и в своей правоте!.. В конце концов, суть сейчас не в терминах. Мы рискуем делом!
Дальше он с завидной живостью нарисовал картину, как субъективный Потапов находит псевдопричину и вновь запускает испытания. И тут «прибор» на горе (и на ответственность!) всем присутствующим и еще очень многим не присутствующим распаивается. Тускнеет прекрасно блестевший корпус, перекашиваются ручки… Что же до патологических изменений внутри, то это уж… И вот новенький «прибор» либо весь приходит в негодность, либо непоправимо теряет очень многие свои системы. Кто виноват — теперь уже установить это будет практически невозможно. То есть, конечно, опять Потапов, это так. Но целым десяткам институтов придется вести работу по переделке или перепроверке (что отнюдь не легче) своих узлов и деталей. Промышленность тоже окажется в недоверии: а если да вдруг она напортачила?
Потапов знал, что не стоит, однако не выдержал и сказал очень искренним голосом расстроенной старушки:
— Это надо ж!.. Спасибо, что уберегли, Олег Петрович!
С разных сторон посыпался облегченный смешок.
— Вам кажется, я немного сгущаю краски? — поинтересовался Олег. — Верно. Я их немного сгущаю. Но не больше того, чем комиссия ЦК, когда будет заниматься нашей с вами деятельностью! Поймите же! Мы не можем без конца работать на грани фола…
— На грани чего? — не понял ПЗ.
— На грани сознательного нарушения правил — есть такое понятие в спорте… Дядя Федя из ЖЭКа ошибся: в розетку вместо вилки сунул… — он сделал чуть заметную паузу, сунул ложку. — Послышался смех, но уже другой, одобряющий Олега. — Полетели пробки… А потом винные пробки. И дело с концом! Но ошибка руководителя есть уже не ошибка, а преступление. Ошибка же, на которую руководитель идет сознательно, ради желания поэкспериментировать, — это нечто даже большее и худшее. Оправдать ее очень трудно, понять — невозможно, — оглядел присутствующих, как бы показывая глубину пропасти, разделяющую их и Потапова. — Я не знаю, каковы будут выводы комиссии, побывавшей в Озерном, но поведение товарища Потапова в данной ситуации, как, впрочем, и во многих других — мы это знаем… Поведение товарища Потапова я бы подверг глубокому порицанию!
Последнюю фразу он произнес очень тихо. И сел, словно слившись с той аудиторией, гласом которой он как бы являлся. Наступила тишина. Жаль, что в министерствах не водятся мухи, а то б приговорка наконец-то смогла стать былью и все услышали бы, как муха пролетела.
Первым опомнился Панов. И он сказал, как бы ни к кому не обращаясь, но и зная, что стенографистки ничего не упустят.
— С некоторыми деталями выступления Астапова я не согласен. Но в принципе он очень прав!
И заговорили. А что вы думаете — после такого выступления! Потапов проявил халатность, а вы все его чуть-чуть не покрыли. Ведь это же правильно: не положено так работать! А в особенности руководителю.
И так они создавали общий шум смущенного одобрения, как бы стараясь загладить перед неизвестно кем (перед Олегом, что ли?) вину, когда они и сами чуть не встали на рисковую потаповскую дорожку. Неужели и я бы так отшатнулся, с горечью подумал Потапов, неужели и я?.. И не мог себе ответить.
— Какое, товарищи, будем принимать решение? — произнес Сомов уже иным, сомневающимся тоном. — Желает кто еще высказаться?
Народ, однако, безмолвствовал.
И тогда поднялся Стаханов, который почти интуитивно все приберегал патрон своего выступления напоследок, приберегал по опыту многих и многих собраний, полемик и прочего. А ему, в сущности говоря, кадровому политработнику, пришлось в такого рода котелках повариться за свою жизнь, наверное, не один год чистого времени.
Он встал, такой весь аккуратный, чуть полноватый, даже, пожалуй, респектабельный — в таком отлично пошитом костюме, и в соответствующем галстуке, и в рубашечке. И штаны на нем были не узкие и не клешоные, а такие, как следует. Он как-то к слову сказал Потапову, что одевается столь тщательно и будет впредь одеваться, «потому что, дорогой Александр Александрович, имея дело с молодежью, по-другому нельзя! А у меня больше двух третей предприятия комсомольского возраста… Да вот и вы, между прочим, мою одежку тоже примечаете!» — и он засмеялся.
И только в одном выпадал он в осадок из регламента моды: он ходил в классических полуботинках-корочках, секрет производства которых в мире давным-давно забыт, и помнят его только на фабрике «Скороход». Стаханов когда-то начинал там свою деятельность самым что ни на есть зеленым учеником слесаря. Это было лет тридцать пять назад, но и теперь изменить обуви родного предприятия он не мыслил себе ни в коем случае. Таков был его облик.
Была у Стаханова замечательная черта: свои принципы он ценил выше всех административных раскладок. Он говорил: «Этим я никогда не поступлюсь» — и тут уж его не сдвинуть. За то и уважал его институтский народ, а также очень ценил Луговой.
Сейчас Стаханов был бледен и зол. Он, как видно, ничего подобного не ожидал. И от Олега тем более. Он предполагал, что Потапов получит свой выговорешник, а потом опять займется делом… Выходило же не так.
— Я хочу в некотором смысле поприветствовать выступление Олега Петровича, — начал Стаханов ровным голосом, не прибегая
