На рассвете - Игорь Семенович Чемеков
Братов выжидательно умолк, не находя слов для продолжения.
На лице Костожогова не отражалось ничего, кроме усталости и полнейшего равнодушия ко всему, что имеет высказать очередной проверщик. Напрасно Братов испускал на него «биотоки» доброжелательства, они не проникали в сознание председателя. Тогда он решил разговаривать резче, поскольку очевидно, что ничем не смутишь этого стреляного воробья.
— Вы спросили, Корней Мартынович, чего я успел разглядеть в Горелом и каких пересудов наслушался. Не буду ничего утаивать. Увиденное и услышанное почти полностью согласуется с тем, что заранее мне было известно. Из села во множество инстанций идет поток жалоб. Невольно складывается представление, что все беды здесь оттого, что вы лично утратили единение с рядовыми колхозниками. Будто у вас и у них совершенно противоположные интересы и цели в жизни! А это, согласитесь, очень странно и ненормально. А прежде, по многим свидетельствам, такое желаемое единение у вас было. Что вы на это скажете?
— Общие рассуждения.
— Не согласен.
— Я могу разговаривать лишь по конкретным моментам. А своими обобщениями вы меня нисколько не удивляете. Это мнение так называемых «вышестоящих», то есть стоящих как бы на высокой горе, голова в облаках, и оттого плохо видящих, что творится в самом низу, у них под ногами.
Скажите о своих личных впечатлениях. Может быть, за сегодняшний долгий день составилось у вас и какое-то особое мнение, не циркулярное.
— Впечатления, Корней Мартынович, разные и контрастные. Знаменитое ваше село представляет какое-то очень уж разительное смешение нового, привлекательного с самым отъявленным, — извините, — старьем, с чем-то отжившим, серым…
У Костожогова приподнялась чуточку бровь, в глазах мелькнула искорка:
— А как бы вы хотели? В каждой деревне так. Смешение… На старой грешной земле строится новое.
— Каждая деревня для вас не пример. Вы же сами подчеркиваете, что всё и всё в вашем Горелом не так, как повсюду. Вот и я говорю о непохожести на все, что вас окружает. В вашем богатом, материально, колхозе естественно было бы видеть новую культуру, новый быт. К сожалению, этого здесь меньше, чем в любом среднем русском селении. Ну, да, есть капитальные постройки. Широко, со вкусом ведете озеленение. Контакт с природой радует, обнадеживает: наступит он, светлый день коммунизма, на этой ухоженной, любовно возделываемой земле. И тут же с горечью отмечаешь: нет, не всем она мила, эта земля, что-то мешает людям любить ее во всю полноту души. Кое-кто трудится на ней в поте лица, но без капельки вдохновения. Извините, я, возможно, впадаю в лирику. Но это, пожалуйста, истолкуйте в свою пользу. Коль что-то волнует приезжего человека, значит, есть для этого располагающая обстановка. Здесь отнюдь не сонное царство. Здесь идет ломка. Идет неустанная стройка. Идет противоборство разумных, добрых и вредных сил… Только очень порой удивляешься, что сам-то закоперщик ломки и стройки не всегда оказывается на стороне разумных и добрых сил…
— Нам лучше судить, кто представляет здесь вредные силы, а кто разумные, добрые. На чьей стороне держится правление и держится председатель — это им самим виднее. А что противоборство — это верно! Борьба беспощадная, товарищ…
— У вас всюду господствует дух расчета и бережливости…
— Вот! — с улыбкой удовольствия воскликнул Костожогов.
— Что весьма ценно и примечательно…
— Признае́те все-таки. Хорошо. Это и есть главное у нас.
— Но рядом с тем — какая неудовлетворенность, какая подавленность в настроении ваших людей! Кого о чем ни спроси — валят на председателя: он так распорядился, он это установил, а мы что? Мы — никто. Нас не спрашивают.
И тут впервые за весь разговор Корнея Мартыновича проняло. На щеках пятнами проступила краска. Впрочем, тут же и сошла. В голосе прозвучала обида:
— Ну, это уж вам напустили туману! Есть, конечно, отдельные недовольные. В хозяйстве без этого не бывает.
— Вы, насколько я успел заметить, Корней Мартынович, очень цените дисциплину. Но почему сами ее не соблюдаете? Все председатели колхозов усвоили что значит демократический централизм: проголосовали, решили большинством голосов — будьте добры, подчиняйтесь решению беспрекословно. На вас на одного только жалобы, что вы не желаете подчиняться районному руководству, а оно всегда пользуется решениями демократичных органов — пленумов райкома, обкома и самого Центрального Комитета.
— Смотря в чем подчиняться. Те, кто бездумно и безоговорочно исполняет любое решение низовых властей, любое и всякое их указание, умное или неумное, без разбору — такие люди держатся за место, боятся его потерять. Значит, оно им досталось не по заслугам, не по уму, а путем угодничества перед старшими.
— Нехорошо говорите. Непродуманно. В последние годы председателями стали серьезные, грамотные, думающие люди. Зачем обижаете своих коллег.
— Не все пока такие, каких не надо обижать. Беспрекословно исполняющие — это люди не думающие. Они чувствуют за собой какие-нибудь грешки.
«Ну и логика!» — возмущался про себя Братов.
— А мы никаких грешков за собой не чувствуем, не имеем. Потому руководствуемся не бумажками и звонками, а обдуманными правильными соображениями, не выходя из рамок законов.
— Но многие ваши колхозники думают иначе. Если бы вы к ним прислушивались…
— Мы и прислушиваемся. А как же. Умное — принимаем. Глупое — отметаем. Без твердой дисциплины колхозного изобилия не создашь.
— Критику вы не любите, Корней Мартынович.
— Кто же ее, так сказать, любит? — пробует отшутиться он.
— Скажите о штрафах. Почему вы прибегаете к ним. Пять трудодней в гореловской стоимости — это ведь сверхчувствительно. На железной дороге, равновесно штрафуют разве что за остановку поезда стоп-краном, из хулиганства.
— Нарушение порядка в колхозе — тот же «стоп-кран». Но вы ошибаетесь, мы редко штрафуем. Опять вам кто-то напустил туману. Похоже, из тех же самых нарушителей кто-нибудь. За проступки, конечно, наказываем. Сами, на месте. Поинтересуйтесь у прокурора и в милиции — отдавали мы кого из колхозников под суд? Ответят, Горелое в этом отношении исключительно благополучное село. Воспитываем народ.
— Воспитываете все же односторонне. Где посмотреть, где прочесть, кто у вас лучшие люди, передовики производства? Такие люди остаются в тени. Где мы видим их лицо?
— А вот — видите постройки. Это и есть лицо.
— Каменные стены? Если вам нравится сравнение, то уж скорее всего это — лицо председателя Костожогова. После смерти, конечно, куда ни шло, — каменный след трудов — неплохая память. Но живому человеку много всякого и другого хочется. Лично вам разве бы не доставило радости, если бы центральная газета напечатала ваш портрет в правом верхнем углу первой страницы?
Пожимание плечами. Грустная полуулыбка.
— Не за славу стараемся.
— Неправда. Заслуженная
