Дмитрий Яблонский - Таежный бурелом
— Нет, Ким, — возразил Вася Курьян. — Ты, рассказывай по-корейски, а Ленька Клест переведет, он у нас мастак.
Рядом с Кимом присел узкоплечий щупленький паренек лет пятнадцати, из тех, что не знают, где их дом, кто родители, как фамилия. За умение подражать птичьему голосу его прозвали Клестом. Ленька Клест в поисках хлеба исколесил Корею и Маньчжурию, неплохо знал языки народов, населяющих эти страны.
Ким начал свой рассказ:
— Кореец я из Фын-Хауна. Реку Ялуцзян знаете? Наша семья была большая, дружная, рис сеяли, гаолян садили… Эх, и земля у нас была! Рисовое поле как золотое, а гаолян косой не прокосишь…
Ким, что-то припоминая, замолчал. Его худенькое тело раскачивалось взад и вперед.
Молчали и молодые красногвардейцы, не торопили.
Ким набил маленькую, из красной меди трубочку и, закурив, продолжал:
— Жили хорошо. Пришли японские солдаты, сожгли деревню, нас, молодых, погнали куда-то. Солнце восемнадцать ночей ложилось спать, а мы все шли и шли. Мой брат упал. Я хотел помочь ему встать. Японский офицер ударил меня, а брата пристрелил…
— Мой папа в Маньчжурии тоже японец стрелял, — мрачно кинул Бубенчик.
Ким вытряхнул пепел из трубки.
— Сколько верст прошли? Разве знает кто, сколько звезд на небе?! Идешь и идешь… Солнце злое, собаки злые, солдаты злые… Песок и камни съели кожу на ногах, пока мы всю Корею прошли! Удивился я, такая большая наша Корея!.. В Фузане нас загнали в трюм парохода под японским флагом. Во тьме долго-долго плыли. Привезли на Карафуто[15], в солеварню. По лестнице нас согнали в пропасть. Шахта стала нашим домом…
— Сколько же тебе тогда лет было?
— Кто знает, видел ли я тогда десять весен? Наверное, видел… День и ночь кипели котлы с соленым раствором, день и ночь мы стояли у драконовой пасти, пышущей жаром. Где работали, там и спали. Умрет товарищ, его сунут в топку, другого корейца поставят. Пять лет я не слышал ни ветра, ни дождя; стал забывать, как цветет рис, как созревает гаолян…
Ким провел рукой по черным волосам.
— Не знаю, терпелив ли Будда, но мы не вытерпели. Ночью взорвался котел. Соль ринулась по коридору. Я схватил кочергу и бросился к лестнице, за мной — остальные. На лестнице появился хозяин с револьвером в руке. «Назад, к топкам! — кричал он. — Всех перестреляю, собачье племя». Стал стрелять, а мы шли на него: лучше смерть от пули, чем живым свариться в растворе… Я хотел увидеть солнце, зеленую траву, голубое небо, мне захотелось жить. Зацепил хозяина кочергой, сбросил вниз…
Ким поднял голову. Глаза его светились сухим блеском. Он всем туловищем склонился к коленям.
— Я убил человека! — прошептал он.
Вася Курьян положил ему на плечо руку.
— Нет, Ким, ты убил зверя. Правильно сделал.
— По нашему корейскому обычаю убийцу бросают в котел с кипящей смолой, но сказать вам неправду я не мог.
— Ким, ты убил врага! — вмешался присутствующий на собрании командир батальона Тихон Ожогин. — Если враг станет на нашу землю, мы уничтожим его. Продолжай, Ким!
— В Киото меня схватили, отдали на пароход. Там я снова работал у котлов, дающих жизнь пароходу…
Встал Вася Курьян.
— Ким — кочегар, рабочий. Предлагаю принять его в члены нашего союза. Надежный будет товарищ! Проголосуем?
Гвардейцы дружно подняли руки.
* * *…Пришли молодые чехословацкие солдаты. Вместе с ними был и председатель совета Суханов. Гостей окружили. Веселый говорок заполнил подвальное помещение.
Бубенчик увлекался поварским искусством. Он заставил ребят сходить на охоту. На столах лежали гуси и рябчики, начиненные брусникой. Около двух розовых медвежьих окороков на жаровне растянулся поросенок.
Гости расселись.
Бубенчик сновал из кухни в столовую, строго покрикивал на помощников.
— Кушайте, кушайте! — угощал он. — Наш император, говорят, за один обед съедает сорок блюд. А мы что, хуже?
Ленька Клест, уплетая за обе щеки зайчатину, балагурил с соседом. Здоровенный чех послушал его и, видимо, не поняв, подхватил и посадил на свое широкое плечо. Ленька под общий смех болтал ногами и продолжал говорить:
— Ты, го-ло-ва, дай буржую по шапке, а мы поможем. Понимаешь, по ша-п-ке?
Чех о чем-то быстро заговорил.
Янди склонился к Суханову.
— Корейша — солдат замкнутый, редко от него два-три слова услышишь, а сейчас вот разговорился. Он говорит, что мы поможем русским, а потом русские помогут чехам.
— Правильно! — согласился Тихон. — Гоните в три шеи и буржуев и юнкеров.
Ким убрал со стола. Бубенчик внес большую корзину. В ней лежали румянобокие яблоки, золотистые апельсины, лиловые грозди винограда, похожие на кедровые шишки ананасы.
Такого сюрприза чехи не ждали Все потянулись к корзине.
— Вот за это спасибо, — сказал Корейша, плохо выговаривая русские слова, — фруктов не видели, как выехали с родной земли.
Когда гости разошлись, Суханов собрал вокруг себя красногвардейцев.
— Мне вчера доложили, что китайские грузчики ночью вынесли несколько ящиков фруктов, присланных из Австралии для офицерского состава крейсера «Бруклин». Мне пришлось иметь неприятное объяснение. Я прошу обсудить этот вопрос…
Суханов круто повернулся и ушел.
Бубенчик тут же признался, что ради дорогих гостей он сходил в китайский городок Миллионку, где ютились его товарищи грузчики, и те помогли ему. Некоторые хвалили Бубенчика, особенно напористо выступал Ленька Клест:
— Не для себя старался Бубенчик, для общего дела. Что же, янки будут жрать в три горла, а нам гостей накормить нечем?
— По-твоему, воровать надо? — хмуро спросил Тихон. — Так красногвардейцы не поступают.
Бубенчик побледнел, губы его задрожали.
— Это не кража, товарищ командир, это военная добыча! — по-корейски крикнул Ким.
Однако Вася Курьян огорошил всех вопросами:
— Россия с Америкой воюет?
— Нет! — хором отозвались ребята.
— Какая же тогда военная добыча?
Настала тишина.
— Н-да! Загвоздка! — сказал задумчиво Ленька Клест. — И не кража и не военная добыча. Влип Бубенчик! Как же так?
— А очень просто, товарищ Клест, — резко сказал Тихон. — В таком деле надо не втихомолку действовать, а с общего согласия или с разрешения командира. Ты, Цин Бен-ли, скажи, как сам расцениваешь свой поступок? Понимаешь ли, что сделал?
Бубенчик долго стоял молча, исподлобья осматривая своих товарищей.
— Горькие слова — лекарство, — наконец признался он, — сладкие — отрава. Когда говорят о моих достоинствах — меня обкрадывают, когда говорят о моих недостатках — меня учат. Я все понял.
Ким, часто взмахивая руками, заговорил горячо:
— У тех, кто способен краснеть, не может быть черного сердца.
После длительных споров Вася Курьян записал в протокол:
«Цин Бен-ли, не воюя с Америкой, сделал налет на ихние фрукты в одноличном порядке, а поэтому военной добычей не считать и, принимая во внимание нарекания со стороны всякой контры, поступок его осудить».
Подписав протокол, молодые красногвардейцы принялись укладываться спать. Не легли только Ким и Бубенчик. Тихон Ожогин объяснял им устройство пулемета.
— Моя командира не понимай. Один ружье стреляй, один пуля бегай, — шептал Ким, поглаживая кожух пулемета.
Тихон открыл замок, продернул пустую ленту, присел за щиток.
— Вот смотри, — объяснил он бойцу.
— Однако шибко плохо, много пули бегай, как мухи туда-сюда, неладно, — упорствовал Ким.
— Тьфу! — рассердился Тихон.
— Не понимай, зачем много пули бегай. Один человек — один пуля хватит.
Ким схватил винтовку, высыпал патроны в шапку и, загоняя их в канал ствола по одному, показывал, как он будет стрелять.
— А магазин зачем? — вмешался Бубенчик.
— Магазина? Не понимай.
Тихон показал, как заряжается винтовка, как патроны из магазинной коробки поступают в канал ствола.
Ким удивленно свистнул сквозь сжатые зубы.
— Пять пули бегай, пять самураи умирай. Ой, как хорошо!
Он погладил кожух пулемета.
— Один коса косит, а трава ложится много. Хорошая машинка.
Бойцы закрыли чехлом пулемет и пошли спать.
ГЛАВА 21
Владивосток переживал напряженные дни. Белоказачьи банды атамана Калмыкова рвались в город. Приморская область была объявлена на военном положении. Вся владивостокская партийная организация, многочисленные союзы рабочей молодежи встали под ружье. Под стенами Владивостока закипело сражение.
Блокированный город голодал. Начались эпидемии сыпного и брюшного тифов. Росло недовольство малодушных.
Все эти напряженные дни Суханов не покидал здания Совета. Беспрерывно трещали телефоны. Шло переформирование отрядов Красной гвардии. Объединяли рабочих, плохо знавших военное дело, с солдатами-фронтовиками.
