Тихая заводь - Владимир Федорович Попов
— На каре?
Баских отодвинулся вместе со стулом, скрестил руки на груди, осудительно уставился на Балатьева.
— Ну, как там ни назови… Наказать, в общем.
— За то, что не утонул?
— За переполох, который поднял.
— Я его не поднимал.
— Но ты дал повод.
— Тут поднимают с поводом и без повода. Добро бы за дело, а без дела…
— Николай Сергеевич, ты забыл, что я за тебя полностью отвечаю, поскольку направили тебя сюда по моему настоянию. — Баских уже говорил с раздражением. Он обладал завидным терпением, когда общался с людьми малоразвитыми, несообразительными, а со всеми остальными быстро терял его. — Отвечаю не только за работу твою в цехе, но и за поведение в целом. И я не хочу, чтобы меня подзуживали — вот, мол, ваш подопечный какие номера откалывает. Но для того, чтобы тебя защитить или с тебя взыскать, я должен знать, что приключилось с тобой и почему.
Волей-неволей пришлось Николаю рассказать о своих злоключениях.
…Третьего селезня он сбил повторным выстрелом, когда тот отлетел от берега на почтенное расстояние и накидка достать не могла. Хотя вода оказалась невероятно холодной, все же разделся догола и поплыл за добычей. Плыл быстро, а расстояние между ним и птицей сокращалось медленно, и он не сразу понял, что селезень только ранен. Наконец, изрядно уставший, окоченевший, настиг свою добычу и стремительно поплыл обратно, опасаясь, как бы от холода не схватила судорога. Долго ли, коротко ли продолжалась погоня, определить было трудно, но, когда Николай оказался на берегу, ни одежды, ни ружья, ни дичи на месте он не обнаружил. Метнулся в одну сторону, в другую, надеясь, что вышел не на то место, — проклятый селезень изрядно поводил его за собой. Бросив птицу на землю и утоптав траву возле нее, чтобы заприметить место как исходную точку поиска, сделал полсотни шагов вправо. Не найдя вещей, вернулся, прошел такое же расстояние влево. Никаких следов. Еще сотня шагов в одну сторону, в другую — тот же результат. Оставалось ждать ночи. Где? Конечно же в лозняке. Забрался в густой куст, присел, съежившись, но не прошло и нескольких минут, как пришлось выскочить оттуда — выжили вездесущие комары. Чтобы разогнать кровожадных насекомых, осадивших его со всех сторон, сломал ветку и, остервенело размахивая ею, принялся отмеривать шагами все большие расстояния в обе стороны — полтораста шагов, потом двести, хотя был уверен, что так далеко увести его подранок не мог. Судя по солнцу, время приближалось к пяти утра. До двенадцати ночи люди еще идут с работы, значит, впереди девятнадцать часов пытки комарами, мошкарой и слепнями. Воздух буквально гудел от этой пакости. Даже порывистый сиверко, по временам пробивавшийся сквозь кусты, не отдувал их. Серое облако неотвязно колыхалось над головой, в ушах стоял занудливо сосредоточенный звон, кожа горела, будто к ней приложили тлеющие угли. Николай непрестанно хлестал веткой по телу, отбивая упившихся злодеев, и снова слышал над собой занудливое «ж-ж-жу». Было мгновение, когда он решил пренебречь условностями и рвануться в ближайший дом, но быстро отказался от этой мысли. После такого срама не то что здесь — ни на каком другом уральском заводе не удержишься: засмеют. Вот если б незамеченным пробраться к Давыдычевым… Но для этого нужно дождаться ночи, а до ночи проклятые комары превратят его в кусок раздувшегося мяса — воздух все густел и густел от них. Оставался единственный выход: искать человека, который выручил бы из беды. Вероятнее всего, такого человека можно встретить на огородах. А вдруг на счастье какой-нибудь рьяный мужичишка выползет ни свет ни заря на свою делянку… Хорошо хоть, уральские ночи коротки.
Пересек полосу путаного лозняка, добрался до огородов и долго стоял в нетерпеливом ожидании, надеясь, что вот-вот появится желанный спаситель. Но ни одна живая душа, как на грех, не появлялась. В отдалении замаячило несколько чучел, — благополучно перезимовав, теперь они продолжали свою службу. И вдруг счастливая мысль пронзила мозг: так чучело — это ж одежда! Какая-никакая, но она прикроет бренное тело.
Грязный зипун с одним рукавом показался Николаю царской мантией, тем более что его донельзя выхолодило за ночь, а выщипанный птицами башлык самым что ни на есть лучшим головным убором. Довершали туалет холщовые штаны с множеством заплат и с еще большим количеством дыр. Нырнув в шалаш, оказавшийся неподалеку, обессиленно свалился на кучу прошлогодней прелой травы и понял, что спасен. Оставалось набраться терпения и ждать ночи…
Рассвет еще не забрезжил, когда Николай метнулся напрямик по картофельному бадылью, перемахивая через прутяные изгороди огородов, выбирая путь покороче. Какая же радость охватила его, когда наконец оказался у заветного дома!
Баских выслушал повествование, ни разу не улыбнувшись. Он на себе испытал, что такое комариная атака, понимал, что положение, в какое попал Балатьев, было истинно трагичным, и оценил его терпение и находчивость.
— Договоримся так, — сказал на прощанье, сочувственно пожимая руку. — О случившемся — молчок. Что касается Давыдычевых, то на них ты можешь положиться, как на самого себя. Очень хорошая семья. А Светлана… Такие цельные, чистые натуры не часто встречаются. Побереги ее. Она не для легкого флирта и не для временных любовных утех.
10
Не успел Балатьев прийти в себя после охоты, как на него навалилась новая беда, да такая, что затмила все остальное: пошли бракованные плавки. Одна за другой, без малейшего просвета. И причиной тому была медь — ее содержание в готовом металле по непонятным причинам намного превышало допустимые пределы. В печи бороться с медью невозможно. Она не выгорает, в шлак не переходит, сколько попало с шихтой — столько и остается в металле.
Теперь все внимание Балатьев переключил на шихтовый двор. Если прежде в завалку давали весь попадавшийся под руку металлолом, то теперь проверялась чуть ли не каждая железяка; если прежде в шихту подавали обрезки листов, покрытых тончайшим слоем меди, так называемый биметалл, особого вреда не причинявший, то теперь их отбрасывали в сторону; если прежде сталевары во время завалки спокойно покуривали в сторонке, то теперь они то и дело заглядывали в мульды, проверяя их содержимое. И все равно шел сплошной брак. Прокатный стан продолжал работать — слитки брали со склада, а новые слитки укладывали в штабеля, на которых красовалось страшное слово «брак».
Кроханов неистовствовал. Он громил Балатьева на рапортах, устраивал выволочки в цехе, особенно усердствуя при рабочих; требовал, чтоб он присутствовал
