Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом
Бронзовые от загара торговки наперебой предлагают разные сорта румяных яблок, сочных мясистых груш, ароматных дынь и арбузов. Между торговцами то и дело возникают споры за место, за весы, за покупателя. Крестьяне, не принимающие участия в скандалах, покупатели и зеваки, которых всегда много на рынке, стоят, разинув рты… А в это время мелкие воришки пробираются среди рядов, вырывают сумки, кошельки… То и дело раздаются крики: «караул!» За жуликами гонятся, кричат «держите!», полицейские свистят. Но эта суматоха лишь на руку другим жуликам… Если удается настигнуть, вора бьют до полусмерти или отправляют в участок. А люди на базаре продолжают пробовать, торговаться, покупать, судачить, жаловаться…
Пройдя мимо ларька, где продавали копченые сельди, Илья почувствовал, что у него закружилась голова. Еще мальчишкой он мечтал о трех вещах: «стать летчиком, купить себе прямоугольные часы и хоть раз в жизни досыта наесться копченки». Но вот ему уже скоро двадцать лет, а мечты еще не осуществились…
В телеге среди кусков сверкавшего на солнце льда лежали крупные сомы, карпы, белуга. Натянутый парус в заплатах защищал от солнца не только телегу, но и стоявшие вокруг нее круглые плетеные корзины, в которых копошились серо-зеленые с острыми, колючими клешнями раки. По базару бродили нищие. Наиболее сердобольные из торговцев бросали им в шапку раздавленный помидор или червивое яблоко, но большинство или вовсе не обращали внимания на попрошаек, или покрикивали: «Проходи дальше!», «Проваливай!». Калеку с шарманкой и белой морской свинкой, извлекавшей билетики «на счастье», сопровождала стайка любопытных ребятишек. Шарманка наигрывала грустную мелодию: «Возле белого домика, где так много цветов на окне»… Полицейские, грозя резиновыми палками, гнали шнырявших повсюду и предлагавших «предсказать счастье» цыганок, за длинными и широкими юбками которых плелись худые, мал-мала меньше, оборванные ребятишки.
Выйдя с рынка перед улицей Липскань, вечно запруженной народом, с множеством магазинов, Илья остановился… — Куда идти? — Может быть, попытаться здесь найти работу? Но все-таки Томов решил идти на вокзал. Хотя бы на хлеб заработать… Он представлял себе, как схватит эту буханку, не станет ее разрезать, а будет прямо откусывать от нее!.. Хорошо выпеченный, с золотистой поджаристой коркой, черный хлеб… Что может быть прекраснее на свете! Язык стал сухим, перед глазами замелькали кружочки… Илья глотнул воздух и затянул потуже ремень…
На улице Липскань шуму было не меньше, чем на базаре Святого Георгия. Вдоль тротуаров амбуланты[32] разложили товары. Скороговоркой предлагали они всякую всячину и одновременно, подмигивая соседу-торговцу и понизив голос, комментировали истинное качество своих товаров. О, если бы их могли услышать покупатели!.. Но люди слышали только то, что нужно было торговцу… Кругом стоял страшный галдеж.
— Здесь и больше нигде самый большой ассортимент и выбор! Подтяжки для мужчин и подвязки для дамских чулок из самой лучшей резины в мире. Выдерживает что угодно… (Можно даже повеситься, если вам, господа, надоело жить хорошо…) Чулки Адесго, трикотажные комбинации и трико, которые никогда не изнашиваются и стираются сами! Чулки от растяжения вен!.. (Чтоб они у вас, господа буржуйчики, полопались вместе с мозгами…) Прошу, покупайте! Заколки-невидимки, новинки, каких Лондон и Париж не видали… (Такое дерьмо!..) Покупайте по дешевке! Здесь корсеты из волоса и на косточках, вон как у той генеральши, что с денщиком идет! Покупайте по дешевке… Товар после банкротства продается дешевле, чем на Каля Викторией! — кричит нараспев одноглазый рыжий продавец, поставивший открытый чемодан на небольшой фанерный ящик из-под чая.
Напротив, через улицу, полный брюнет, мокрый от пота, тоже рекламирует свой товар. Вдруг он замечает, что к рыжему подошла женщина. Толстяк во весь голос кричит:
— Госпожа! Не покупайте у той рыжей камбалы. Он вас надует! Товар у него гнилой…
Женщина не реагирует и продолжает рассматривать товар. А одноглазый еще громче выкрикивает:
— Кальсоны, бюстгальтеры всех размеров здесь, только у меня! Покупайте здесь товар после пожара крупнейшей в мире Чикагской фабрики… Распродается по сниженным ценам… Не ходите к тому пузатому цыгану, мадам!.. он недавно бежал из сумасшедшего дома… Будьте осторожны! Его разыскивает полиция Нью-Йорка!.. Ой, покупайте, люди добрые (чтоб вы пропали!)… Самый лучший товар только здесь, у меня, у Янку-косого!..
К нему подходят две женщины.
— Клянусь, мадам, здоровьем моих детей… (которых у меня нет…), что вы, мадам, если купите у меня этот бюстгальтер, получите самый большой крапир[33] на месте. Вы имеете мое слово, не смотрите, что я рыжий и одноглазый, — говорит серьезным тоном амбулант.
— Вижу я, какой этот килипир[34] я буду иметь. Вы просите дороже, чем в магазине… Потом лифчик этот мне мал, — говорит женщина, прикидывая на глаз размер.
— Ничего, ничего, мадам… если бог даст, вы получите этот крапир, то можете не сомневаться, бюстгальтер вам будет к лицу. (Вы уже будете лежать на столе…). Я говорю, вы можете в нем лежать прямо на пляже! Послушайте меня, платите деньги и берите, потому что завтра их может не быть… Сгорела фабрика… Лучшего вы не только в «Галери Лафайет» не найдете, но даже в самом большом магазине Парижа! Это товар первой в мире фирмы «Шарашкин бюро оф компани»! Что, вы не слыхали такой фирмы? Ну, знаете, мадам, вы отстаете от жизни… Наверное, вы не бывали за границей! Это самый лучший товар… Я уже вам клялся здоровьем всех своих детей… Берите же, берите…
Ошалевшая женщина бросает рыжему деньги и забирает лиф.
— Ну, рыжий, — кричит брюнет, — всучил! С тебя причитается… Я тебе, кажется, помог… Вечером имею с тебя один «шприц»[35].
— Вот что ты имеешь, — так же громко отвечает рыжий, прикладывая руку к неподобающему месту. К нему подходит комиссар полиции.
— Видал, видал я, как ты надуваешь православный народ. Кушаете у нас белую франзелуцу[36] и все жалуетесь, — говорит комиссар, кладя в карман две пары шелковых носков, и переходит на другую сторону.
— Ну, цыган, что у тебя хорошего? — спрашивает он и, наклонившись, разглядывает товар, будто не слыша жалоб чернявого, что он еще почина не имел… Полицейский берет кожаный поясок, примеряет его, но он не сходится…
— Поправились малость, господин комиссар, — заискивающе говорит торговец, в надежде, что полицейский не возьмет поясок.
— Да, ты прав — мне он мал. Но ничего, сыну пригодится… — Комиссар складывает поясок, сует его в карман и отправляется дальше.
Илья выходит на главную улицу столицы — Каля Викторией. Здесь все выглядит по-другому. На всем печать жажды наживы, славы, богатства, роскоши. Нарядно одетые мужчины в легкой, открытой обуви и белых круглых соломенных шляпах. Поверх вздутых жилетов широкие цепочки придерживают дорогие часы апробированных фирм «Омега» или «Лонжин». Мужчины медленно и важно прогуливаются, с достоинством беседуют между собой. Здесь можно встретить крупного землевладельца, изыскивающего возможность дороже продать урожай и подешевле купить поместье у разорившегося помещика; дельца, дающего деньги под большой процент и надежный залог; коммерсанта, заключающего выгодную сделку. На Каля Викторией — в ресторане «Гранд», в роскошном кафе «Корсо» — эти люди знакомятся, договариваются о деловых свиданиях, устраивают свои дела… Женщины здесь — красавицы с холеными лицами, над которыми потрудились в лучших косметических кабинетах, увешанные золотом и драгоценными камнями. Все они в коротких, выше колен, юбках, с модными заграничными сумками, в туфлях на босу ногу, но в перчатках. Они откровенно кокетничают, привлекая внимание знакомых и просто прохожих.
Илья постоял немного. «Ну и столица! Чего только не услышишь, не увидишь», — подумал он и пошел дальше.
У Офицерского собрания фотографы щелкали «лейками», фотографировали на ходу прохожих и совали им визитки с номерами пленок и адресами ателье. Здесь же, на углу, толпились группы молодых людей. Большинство из них — золотая молодежь — вечные студенты, лентяи-барчуки в дорогих костюмах и ярких галстуках, надушенные, с длинными волосами «под поэтов и художников». Засунув руки в карманы брюк или пиджаков, они насвистывают похабные песенки о «любви и измене». Особенно много их собирается под вечер. Они громко, до неприличия, смеются, оглядывая проходящих женщин и бросая им вслед сальности. Курят они с особым форсом дорогие сигареты, пепел стряхивают тоже как-то по особому, «на расстояние». За их вызывающим видом и наглым поведением чувствуется высокое положение и «кошельки» их папочек. Когда им надоедает задевать женщин, они начинают хором горланить марши чернорубашечников Бенито Муссолини и эсэсовцев фюрера, выученные в «Зеленом доме». Себя они считают тонкими знатоками политики и уверены, что в недалеком будущем должны взять в свои руки бразды правления и навести в стране «новый порядок». Своих сверстников, не разделяющих их фашистских взглядов или не имеющих отцов с семизначными цифрами на текущем счету, они считают «плебеями». Нередко с ними бывают девушки. Они здесь «проходят школу»: учатся курить, глубоко затягиваясь, говорить дерзости и ни при каких обстоятельствах не краснеть. «Быть закаленными!» — их девиз. Многие в этот круг попадают случайно, увлеченные каким-нибудь богатым самоуверенным парнем. Эти типы умеют нравиться, и, не зная их, неискушенной девушке трудно не верить клятвам и обещаниям… А потом… как могут быть грубы и бесчувственны эти «маменькины сыночки», которые ничуть не смущаются не только перед девушкой, награжденной ими венерической болезнью, но и перед ее родителями… Гонорею они считают «насморком»…
