Не самый удачный день - Евгений Евгеньевич Чернов
— Ты сгущаешь краски, — сказал Никита. — Просто слепая материнская любовь.
— Слепая любовь? Но Антонина же, черт возьми, не волчица, не медведица. Она современный человек с высшим образованием. Она прочитала столько книг, сколько нам с тобой не прочитать. Животные учат своих детенышей, животные знают или догадываются, что жизнь — трудная и опасная штука. А эта облизывала сына, будущего мужчину, с утра до вечера и шелестела: киска Мурка, серенькая шкурка… Я однажды от этой киски-мурки чуть с балкона не прыгнул. То, что меня переделывали в домашнего мужчину, то есть лишали каких-то своих черт, данных мне природой, я еще как-то терпел. Но когда я понял, что ребенок окончательно уходит из рук, — тут я надломился. Поправить уже нельзя было ничего. Я в те времена был сильно занят. Три года чуть ли не ночевал в цехе. Да что там… Потом пить начал. Пока не выпью, не могу идти домой. Скоро и это перестало помогать. А ходить приходилось. Ну, что из этого получилось, сам должен понимать.
Никита растерянно молчал. Рассказ Олега напомнил о его, Никитиных, душевных мытарствах. Конечно, все у них происходило по-разному и в то же время как-то уж очень одинаково. Олегу хитрить ни к чему, он уже не жилец. В его положении люди подводят итоги прожитой жизни честно. Похоже, Олег ту часть жизни, которая отведена Антонине, переделал бы решительно. Вообще, во всей сегодняшней встрече: в обстановке, в желтизне истонченной кожи, в глазах, которые чаще кажутся застывшими, чем оживленными, и даже в зеленых шторах, создающих из прозрачного воздуха тусклую муть, — во всем этом было что-то зловещее.
Олегу хотелось договорить до конца.
— Все, наверное, можно было поправить, все! Кроме одного: сына вернуть я уже не мог. Где тебе понять: живому отцу — терять живого сына? Это — конец, это — полный проигрыш в жизни.
Олег закашлялся, зашелся в мучительном задыхании. Бесшумно появилась Софья Андреевна.
— Олежек, хватит, хватит, маленький, успокойся!
— Мать, все нормально… все норма… нормально…
22
Разговор с Олегом подействовал на Никиту даже больше, чем он мог предполагать.
Достичь в жизни таких вершин — и все растерять!
Растерять настолько, что даже гроша ломаного за душою не оставить. И терять он начал, когда жил с Антониной. То есть Антонина была свидетелем его первых неудач. Олег утверждает — причиной, но Никита считает — свидетелем. Большинство людей убеждены — работай хорошо, а личная жизнь — дело второстепенное. Ан нет. Космонавтов и то подбирают, чтобы совпадали характеры. А казалось бы, какая разница — сиди и занимайся своим делом, не обращай на другого внимания, если он тебе не нравится. Но, выходит, нельзя хорошо делать дело, если рядом человек, с которым ты по внутренней жизни, по душевным устремлениям не совмещаешься.
Самому-то когда стало трудно работать? Когда начались домашние неурядицы. Все время в голове крутятся тяжелые мысли, и от этого так начинает ломать всего, как, наверное, ломает и корежит стариков перед сменой погоды. Конечно, и внимание рассеивается. А для водителя автобуса, когда за спиной сорок пять человек, подобные состояния опасны.
С врачихой тут не посоветуешься: сразу отстранит от рейсов, начнутся обследования, и неизвестно еще, чем все закончится. Возьмут да и переведут на более легкую работу. И при машине будешь, да без руля. А выполнять второстепенные работы Никита уже не сможет. Никогда в этом случае он не отделается от ощущения своей второсортности, от предчувствий, что другие обсуждают его в тесных кружках точно так же, как обсуждают, допустим, диспетчера Зою. Тогда только один выход: увольняться.
Уже сейчас он подумывает иногда: не одно же автохозяйство на белом свете… А месяц назад, всего какой-нибудь месяц, он посмеялся бы над этой мыслью.
У Олега к Антонины все в жизни происходило по-своему, но многие моменты совпадали с его, Никитиной, жизнью, хорошо так накладывались друг на друга. И неприятно думать, что Олег, как и он, Никита, шел в первых рядах в своем рабочем строю, а умрет — некому будет идти за гробом.
Проходили дни, а Никита так и не мог понять — правильно ли он поступил, навестив Олега. Ну, хорошо это или плохо, теперь ничего не изменить. Никита решил молчать.
Антонина одела и обула Аркадия, он поднял руку, пошевелил пальцами в знак прощания и удалился. Антонина постояла в прихожей, прислушиваясь к удаляющимся шагам, потом присела на корточки, достала из ящичка щетку и крем и стала наводить свежий глянец на ботинки Никиты. Никита молча смотрел, как она вовсю орудует щеткой, вспомнил насмешливые слова Олега насчет обуви, и тут само вырвалось:
— Я заходил к Олегу.
Антонина дочистила ботинки, убрала щетки и тюбики в ящик и только тогда взглянула на Никиту. Он увидел, что к ее белому бархатному лицу прилила кровь, и подумал, как она от этого похорошела.
— Ну и… что? — спросила наконец Антонина.
— Плохи дела. Наверное, скоро того…
— Что значит «того»?
— Сердечная недостаточность и еще что-то, он говорил, я не запомнил. Худо дело, одним словом, недолго протянет.
— А зачем ходил?
Никита замешкался, придумывая ответ.
— За-чем ходи-ил? Я тебя спрашиваю!
Никита вздрогнул от ее командирского тона.
— Сам не знаю, — соврал он, и в том, что ему пришлось врать, он мгновенно, неожиданно для себя обвинил Антонину. Что же выходит: абсолютно честная, лишенная всякой лжи, даже самой маленькой, жизнь невозможна? И Олег, наверное, начинал с какой-нибудь пустяковой неправды.
Антонина спросила тоном следователя, и он, Никита, сразу почувствовал себя словно бы преступником. Вот и включилась защитная реакция организма. С бывшей женой Верой защитная реакция, наверное, была включена постоянно, поэтому и превратилась жизнь в каторгу.
И еще он подумал: скотство какое — Кольке дали пять лет усиленного режима, а он, отец, не пошел на суд. В тот день с утра он чувствовал сердце так, что немела левая рука. С обеда ушел в рейс. Отпрашиваться, даже придумав другой повод, было выше его сил. А в суд идти все равно было ни к чему. Ничего это не дало бы…
Антонина взяла тряпку и демонстративно стала бороться с пылью. Но теперь — и это Никита видел вполне определенно — с фланелькой разгуливала совсем другая женщина, другой человек: нервный, напряженный, с неестественно прямой спиной, с резкими, да что там с резкими, с прямо-таки злыми движениями.
Безделушек, нуждавшихся в протирании, была тьма-тьмущая. Никита видел, что она с нетерпением ждет подробностей, но сама вызывать его на разговор не
