Жизнь не отменяется: слово о святой блуднице - Николай Николаевич Ливанов
— Заходи, Агафьюшка, я какую-нибудь надобность придумаю, чтобы тебе сходить еще разок к Михаилу, — думая узнать, с какими намерениями в доме Михаила появилась Клавдия Макарушкина, предложила она расстроенной Агафье.
Лишь перед самым уходом Серафима заметила, что Агафья пришла не с пустыми руками.
— Вот немного ребятишкам гостинцев прихватила, — она протянула узелок растерявшемуся Данилке. Мальчуган вначале вопросительно взглянул на мать и, не уловив в ее выражении ничего угрожающего, схватил гостинцы и шмыгнул за перегородку.
XII
По-разному сельчане промывали косточки Серафимы, но большинство из них было едино в том, что Воланова перебралась к бабке Прасковье для того, чтобы подождать приезда Петра Сырезкина, который, наверное, занялся устройством жилья для новой семьи.
Все полагали, что не сегодня-завтра к дому бабки подкатит тройка, а может, даже грузовик (Петька ведь может показать свою удаль) и потихоньку угаснут разгоревшиеся страсти.
Но Сырезкин не приезжал, и по селу снова холерной привязчивостью поползли слухи. Любители посплетничать донимали друг друга своими «соображениями и предположениями».
Наиболее нетерпеливые на чужие тайны всячески пытались подтолкнуть Серафиму на откровенный разговор. В ее присутствии, делая вид, что не замечают Серафиму, они обращались друг к другу с такими вопросами, которые по их мнению, обязательно должны задеть за живое, затянуть ее в словесную перестрелку.
— Сырезкин, сказывают, дом для Серафимы в Могутовке купил… Там такая горница! У царей таких светелок не бывает!
— Сотворила такое чудо, а теперь помалкивает…
— Интересно, а свадьбу-то вторую будут играть?
— Будет, будет… это уж обязательно! Говорят, даже Мишку своего бывшего хочет пригласить… Вот ведь какая охулка!
Чаще всего Серафима оставляла без ответов таких заводил и тем окончательно выводила их из себя, распаливала любопытство, заставляла мучиться в догадках. Но были случаи, когда и у Серафимы появлялось желание побалагурить с выпытчиками. Забывая о своем вовсе невеселом положении, она подбрасывала им новые закавыки.
— Обещал Петенька увезти меня в новый дом сразу, как только я рожу ему дочку… Уж больно ему хочется дочку. Умирает прямо-таки. — Ошарашила она однажды доярок, с которыми вместе возвращалась с фермы.
— От ить дура какая! — не удержалась от восклицания шагавшая рядом низкорослая и присушенная в теле Таисия Мовкина, прозванная в селе Высевкой. — Он насулил, а она сразки — на тебе дите! С двоими мотатается да еще третьего на тебе сразки… А куль обманет — тады как? Ай-яй-яй. Взяла да сразки поверила!
— А почему бы не поверить? — улыбнулась Серафима. — Он у меня такой веселый. Как гармонию растянет, так я сразки вся плясать иду, как задрожу, — делая ударение на «сразки», откликнулась Серафима. — А что вот ты, Высевка, небо коптишь? Промаячила на свете без малого сорок лет, а ни ребенка, ни кутенка. А ты побыла бы хоть разок с моим Петенькой — сразу бы все нашла…
Ужаленная Высевка зло покосилась на Серафиму, громко брякнула пустыми ведрами, что-то под нос прогугнила, но ядовитого словечка для ответа не нашла.
На помощь Высевке пришла другая доярка — Евдокия Касьянова.
— Язык-то прикусила бы, беспутная! — громовым голосом произнесла она. — Не по своей воле у человека так вышло. Господу так угодно было, а ты.
— А ты-то куда еще! — обернулась Серафима, — вспомни-то про себя. Выдавали замуж, позарилась на комолую корову жениха: три ведра молока в сутки дает! А она возьми на третий день после свадьбы копытки-то и отбросила. Да и добришко, которым хвастался жених перед свадьбой, начало потихоньку уплывать: хозяева настоящие нашлись… Вот и осталась ты одна со старым да кривоногим Лексеем Егорычем… А что поделаешь? Мучайся — живи… Вот тебе и комолая корова. Сейчас бы небось уж и три комолых коровы отдала, чтобы Петенька Сырезкин подошел… Видела я, когда ты еще в девках на него слюнями исходила. А вот шиш! Живи теперь со своим хрычом, почесывай ему шелудивую спину!
Все ожидали, что Серафима сейчас сполна получит за такую дерзость от властной Касьяновой. Но получилось по-другому, неожиданно. Евдокия резко опустила голову и, не удостоив Серафиму ответом, всхлипнула и размашисто провела ладонью по щеке.
Взглянув на нее, Серафима поостыла, пожалела и незлобиво добавила:
— Сначала облапошиваем себя, потом выкобениваемся, оправдываемся перед кем-то… Притворяемся, что лучше всех живем.
Все притихли, признавая, что им не следует топыриться, хорохориться перед Серафимой.
Хуже было Серафиме самой с собой. Не хватало воображения увидеть себя и все свое положение через месяц, год… Никому она не решалась признаться, что с Петькиной любовью попала как кур в ощип. Узнай про это другие — никогда не переведутся в ее адрес насмешки, изживут со света те, кому по душе пересуды, кто сегодня прячет в себе завистливую мыслишку — увидеть в ближайшие дни на тройке Сырезкина, о счастливом отъезде этой обласканной, умеющей постоять за свое счастье Серафимы.
Мысли о том, что нужно сделать, чтобы люди не догадались о ее провале, все сильнее донимали Серафиму Ведь не может же без конца длиться ожидание приезда возлюбленного. Через некоторое время все всплывет само собой. А раз запасных вариантов нет, то никакие уловки не помогут. Нужно куда-то перебраться подальше и сгинуть…
Довольна Серафима была лишь тем, что старая хозяйка оказалась женщиной безвредной, сочувственно относившейся к молодой женщине, споткнувшейся на жизненном пути.
Как-то вечером Серафима решила привести в порядок детскую одежонку. Со временем этой работой ей приходилось заниматься все чаще и чаще. Подошло лето — пора, когда на мальчуганах начало все «гореть», рваться.
Увлекшись работой, Серафима не заметила, как к ней подсела хозяйка. Бабка с минуту молча наблюдала за Серафимой, штопавшей свежую дырку на штанишках Данилки.
— Бойкая ты баба, Симочка, — наконец дала о себе знать Прасковья. — Да ведь только хорошо тому жить, v кого бабка ворожит. А вот у тебя для всех дырьев одна голова, две руки. Но, это небольшая беда. Ты только тоске не поддавайся! Та быстро умеет со свету сжить. С людьми с хорошими надо быть поласковее, а поганцев стороной обходить. А еще скажу тебе по правде — хоть гудит от тебя вся деревня, а все одно:
