Евгений Дубровин - Курортное приключение
– Вот, пожалуйста, – сестра подала ему документы. – Все в порядке. Сейчас вас проведут в помещение для приезжих. Вам там придется переночевать одну ночь, а завтра освободятся места, и вас переселят в палату. А это вам талончик на ужин. Столовая рядом.
– Хорошо. Спасибо.
– Яночка! – позвала сестра.
Из комнаты вышла совсем молодая девушка лет шестнадцати, полненькая и рыженькая, такая полненькая, что накрахмаленный халат топорщился во все стороны.
– Отведи товарища.
Они пошли темной вечнозеленой аллеей, круто сбегавшей вниз. Тихо моросил дождь, и слышался неясный шум. Неужели это море?
– Это море шумит? – спросил Холин.
– Да. Вы первый раз у нас?
– Первый.
– Вам помочь?
– Благодарю. Мне не тяжело.
Аллея сбегала все круче, потом к ней присоединились еще две аллеи, и они вышли к небольшому старинному зданию. Здание было двухэтажным, с большими, выступающими далеко вперед балконами, огороженными гнутыми прутьями, и белыми узорчатыми башнями, вытянувшимися над кронами деревьев. Дом прятался в зелени: его стены и балконы обвивал плющ, а верхнюю часть закрывали ветви вечнозеленых деревьев.
– Наверно, это бывший барский дом?
– Да. Это графский дворец.
Девушка остановилась у крыльца из широких, расходящихся веером мраморных плит.
– Столовая здесь рядом. Пойдете по этой аллее, первое здание – столовая.
– Благодарю вас.
– Не за что.
Рыженькая ушла Фонари в аллее были редки, и ее белый халат сразу пропал в темной зелени.
Холин взошел на крыльцо и потянул на себя большую, тускло светившуюся золотом ручку. Массивная дверь из черного дерева открылась с трудом. Прямо от двери вверх поднималась лестница, тоже из мpaмоpa, покрытая красным ковром. На площадке, там, где лестница делала поворот на второй этаж, пожилая женщина в синем форменном халате чистила пылесосом ковер. За шумом пылесоса она не услышала, как вошел Холин, и вздрогнула, когда он сказал:
– Здравствуйте.
Женщина выключила пылесос и распрямилась.
– Здравствуйте.
– Послали к вам.
– Вот и хорошо, – сказала женщина. – Пойдемте со мной. – У нее было широкое доброе лицо, и к ней очень подходило слово «няня», такие лица бывают у нянь в детском саду. – Вот и хорошо, – повторила она. – Давайте я вам помогу.
– Спасибо, я сам.
Николай Егорович пошел за женщиной на второй этаж, неся свой чемодан. Дворец был великолепен. Холин впервые оказался в таком великолепном помещении. Везде мрамор, ковры, картины, скульптуры, зеркала. На втором этаже находился большой зал с огромной люстрой под потолком и двумя рядами дверей, таких же черных и с золотыми ручками, как и входные. Простенки между дверями были расписаны маслом, в основном это были пейзажи или сцены охоты.
Женщина открыла ключом одну из дверей.
– Пожалуйста.
Холин вошел, няня пропустила его вперед.
– Вот ваша кровать.
В небольшой комнатке было две широких кровати, застеленных белыми одеялами с выбитыми на них рисунками, тумбочка с графином воды, тремя стаканами и два стула.
– Вам что-нибудь надо?
– Нет.
– Возьмите ключ. А это от входной двери. Вы пойдете ужинать?
– Наверно.
– Тогда закройте входную дверь.
– Разве здесь больше никого нет?
– Будете ночевать один. Вряд ли кто еще сегодня приедет. Не боитесь?
– Привидений нет?
– Всех перевели.
– Жаль.
– Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Няня тихо закрыла за собой дверь. Холин подошел к узкому окну с лепным толстым орнаментом и открыл его. Створки тоже были из черного дерева, а шпингалет из тяжелой, хорошо вычищенной бронзы. Густой запах мокрых деревьев и моря вошел в комнату, растекся, заполнил ее всю, вытесняя запах сухого помещения, недавно выутюженного белья.
Шум моря теперь слышался совсем явственно, его нельзя было ни с чем спутать, но самого моря видно не было – его закрывал парк. Николай Егорович облокотился на подоконник и с минуту смотрел на шуршащие под мелким дождем кусты, чуть поблескивающие глянцевыми упругими листьями в свете далекого фонаря; на аллею, очевидно спускающуюся к морю; на дерево, росшее под самым окном и имевшее такую густую крону, что тянущиеся внизу кусты стояли сухие и не издавали шороха.
Потом он закрыл окно, взял полотенце, мыло, легко нашел туалет и умылся. Голода особого он не испытывал, тем более в запасе были хлеб и колбаса, но Холину хотелось пройтись перед сном, и он решил сходить поужинать в столовую.
Няня еще чистила ковер.
– Вы взяли ключ? Я сейчас ухожу, – сказала она.
– Да. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Столовая действительно оказалась недалеко. Холин еще издали по запахам догадался, что это столовая. Низкое здание было укрыто зеленью, лапы деревьев простирались над крышей, и вход в столовую был похож на вход в сказочный замок. Он поужинал один в огромной зале среди рядов пустых, накрытых белыми скатертями столов, и вышел на улицу. Дождь так же тихо и ровно шуршал в деревьях. Николаю Егоровичу не терпелось посмотреть на море, но он боялся заблудиться в большом парке, тем более что официантка в столовой предупредила его, что в одиннадцать на территории санатория свет выключат. Сейчас было уже пол-одиннадцатого.
Холин вернулся той же аллеей ко дворцу, никого не встретив. Дверь во дворец была закрыта, значит, няня уже ушла. Несмотря на такой длинный, полный впечатлениями день, спать не хотелось, и Холин решил дождаться на улице, когда выключат свет, посмотреть, как все будет выглядеть в темноте. Но потом ему пришла мысль, что свет может погаснуть и во дворце, и тогда придется добираться до комнаты на ощупь в незнакомом помещении.
Холин глянул на часы – оставалось еще семнадцать минут, В кустах ему послышался шорох, как будто собирал осенние листья еж, один раз, еще в детстве, Николай Егорович слышал, как еж собирал осенние листья. Холин вошел в мокрые кусты и очутился на маленькой лужайке, с подкошенной зеленой густой травой Посреди лужайки работал совсем крошечный фонтан. Фонтан состоял из мраморной чаши и бронзовой девочки, держащей в правой руке кувшин. Девочка левой рукой поправляла волосы, а правой держала кувшин, но держала она его небрежно, кувшин наклонился, и вода из него тонкой струйкой выливалась в чашу фонтана. В полумраке девочка выглядела как живая, только она была совсем маленькой, наверное, это была дюймовочка. Возле стояла удобная скамейка.
Холину очень захотелось посидеть возле дюймовочки, но он вышел из кустов, открыл ключом дверь дворца, опять запер ее и направился к себе в комнату. Ковры скрадывали звуки шагов, и Холину это было приятно – он не любил гулких шагов в пустом помещении.
На втором этаже Николай Егорович проверил все двери. Большинство из них было закрыто, очевидно, это были комнаты, ожидавшие приезжих; в двух стояли массивные старинные биллиардные столы; третья, по всей видимости, была читальней, в ней находились мягкие удобные кресла и шкафы с журналами и книгами В этой комнате было очень красивое окно: полукруг почти во всю стену из цветной мозаики. Еще в одной маленькой комнатке стоял теннисный стол.
Одна из дверей вела на балкон, она была открыта, но вход загораживала решетка: очевидно, балкон находился в аварийном состоянии. Когда-то здесь, наверно, танцевали: балкон был очень просторным, пол из кусочков дерева разного цвета и конфигурации; он хорошо сохранился и был скользким от дождя, точно его только что натерли для вальса или мазурки. Весь второй этаж, по всей видимости, когда-то предназначался для гостей графа.
Холин вошел в свою комнату, потушил свет и открыл окно. В комнате было довольно светло, хотя небо выглядело абсолютно непроницаемым. Наверно, от близкого, за парком, моря Николай Егорович достал бутылку шампанского, бесшумно, быстро, чтобы не передумать, открыл ее и налил в стакан, взятый с тумбочки.
– С приездом, – сказал он.
Шампанское светилось на фоне темных кустов. Видны были даже пузырьки газа. Наверно, правда свет от моря, минуя парк, просачивался в комнату.
– С приездом, и чтобы, значит, все было хорошо.
Холин выпил шампанское и поставил на подоконник стакан. В этот момент небо и парк дрогнули, словно перешли на другой ритм жизни, словно затаились, притихли, словно появились у них другие заботы, более значительные и мудрые, чем были до этого. В санатории выключили свет. В комнате и в парке не стало темнее, но Холин почувствовал, что все вокруг зажило совсем другой жизнью – ночной, так отличной от жизни на свету. И сразу, точно он ждал этого момента, по парку прошелестел едва заметный ветерок, тронул крону дерева над дворцом и ушел в сторону моря.
Стало зябко.
Николай Егорович прикрыл окно наполовину, выпил еще шампанского и, раздевшись, лег в кровать. Белье оказалось холодным, но сухим, хорошо выутюженным, и Холин скоро согрелся. Он лежал и слушал звуки дворца. Дворец слегка поскрипывал, постанывал, тихо скреблось в окно дерево, что-то хрустнуло, вздохнуло, вроде бы пробежало на мягких лапах.
