Татьяна Ларина - Евгений Петрович Василёнок
Татьяна не помнила, как долго она была в этом зале и как очутилась на улице. Скорее всего, она вышла, когда выходили все. А может, после всех. Да, после, потому что, когда она опомнилась, не было уже ни толпы, ни тех двоих. Только где-то впереди, там, где терялись вдали очертания улицы, слышались звуки траурного марша.
Татьяна долго ходила по городу без всякой цели. Еще никогда и ничто не поражало ее так. Она забрела почему-то в парк, присела на скамью. Парк был детский, вокруг были одни малыши, они бегали, прыгали, шумели. Все мальчишки были Германами Титовыми, а все девочки завидовали им. Потом Татьяна неизвестно как очутилась в магазине. И тут опять слышались только детские голоса,— оказывается, она попала в «Детский мир».
Рабочий день окончился, когда Татьяна вдруг обнаружила, что она снова находится возле сберкассы. Осмотревшись, Татьяна поняла, что именно сюда она и шла, шла все время, пока блуждала по городу, и только теперь наконец пришла. Нет, не к самой сберкассе, а снова к той стройке, что находилась рядом. Ей непременно надо было еще побывать здесь после института и после того, что она увидела и услышала. Ей надо было встретиться с девушкой в форсистых шароварах. Встретиться и поговорить. Неважно, что они совсем незнакомы. Татьяне надо многое сказать ей. Она видела большую любовь, и ей обязательно надо сказать об этом девушке. Та должна знать это. Иначе она что-то потеряет в жизни.
Теперь на стройке было тихо, никого не было слышно, но Татьяна решила, что ей все равно надо пойти.
Ворота были закрыты. Татьяна обошла вокруг ограды и на противоположной стороне обнаружила довольно порядочную щель. Ей удалось проскользнуть в нее.
Странно было видеть неподвижной и безмолвствующей ту громоздкую машину посреди двора, что недавно вращалась и страшно грохотала, неуместным казался башенный кран с пустым тросом, сиротливо болтающимся в воздухе; и вообще без людей все здесь выглядело каким-то печальным, поникшим.
Пугала тишина на лестнице. Никто не спускался ей навстречу, никто не перегонял ее. Превозмогая страх, Татьяна старалась ступать как можно осторожнее, тише. Ей это удавалось, она даже сама не слышала своих шагов.
На площадке третьего этажа она остановилась. Как и давеча, все три двери были распахнуты. А дверь в квартиру, где работала бригада Воронова, даже шире остальных. «Кстати, что это они тогда делали? — подумала Татьяна.— Кажется, красили стены. Выходит, вороновцы — маляры».
Татьяна переступила порог и заглянула в квартиру. У окна напротив стояли двое. Они самые. Он был в тех же негнущихся брезентовых штанах и вылинявшей клетчатой рубахе навыпуск, она — в запятнанных, но все еще форсистых черных шароварах и желтой безрукавке.
Они целовались.
Татьяна отступила на шаг. Теперь они не были видны. Татьяна замерла, чтобы ничем не выдать себя.
Было тихо, казалось, что те двое вдруг куда-то исчезли, пропали. Или что их вообще не было, что это все только померещилось. Тогда она осторожно ступила вперед.
Нет, они здесь. И все еще целуются. Обняв девушку своими мускулистыми загоревшими руками и наклонившись к ее откинутой назад голове, он припал губами к ее губам…
Татьяна опять отступила назад.
Теперь она переждала дольше.
Стоять на одном месте, не шевелясь и почти не дыша, может, в иное время было бы очень мучительно, но сейчас Татьяна не испытывала ничего, кроме тихой умиротворенности. И она продолжала стоять, не вслушиваясь ни во что и даже ни о чем уже не думая.
Наконец она сделала новую попытку войти в комнату.
Двое были на том самом месте, у окна. Только теперь уже не он целовал ее. Теперь она, приподнявшись на цыпочки и обвив руками его шею, целовала парня. Голова ее слегка склонилась набок, а глаза были крепко зажмурены.
Осторожно повернувшись, Татьяна неслышно вышла на площадку и, не задерживаясь, двинулась по лестнице вниз. Девушка в шароварах, оказывается, все знает сама. Ей ничего не надо говорить.
На улице, когда Татьяна проходила мимо ворот, она увидела через щель сторожа, он сидел на бревне и задумчиво посматривал вверх, в небо. Татьяне подумалось, что те двое тоже, наверно, знают про дыру в ограде и обязательно воспользуются ею, исчезая со стройки. Оглянувшись, Татьяна как раз увидела их. Они шли противоположной стороною улицы, взявшись за руки. Он что-то оживленно говорил ей, а она хохотала.
Город стали окутывать сумерки. Все вокруг словно притаилось в ожидании прихода вечера, желанной поры отдыха после долгого и хлопотливого летнего дня.
Наверно, девчата собрались теперь у телевизора и слушают концерт Гелены Великановой… Странно, почему она сказала тому сапожнику, что у них в общежитии нет телевизора? Может, потому, что он очень уж старался подчеркнуть, что у него телевизор есть. Ну и черт с тобою, что он у тебя есть, может, еще дождешься, что и отберут. И автомобиль отберут, запросто. А вот я приобрету себе со временем телевизор. Свой. На свои собственные деньги. А что — и приобрету! Куплю сначала платье из панбархата, а потом начну откладывать понемножку на телевизор. Может, еще и зарабатывать стану побольше, тогда и совсем не трудно будет купить. Даже, если на то пошло, и автомобиль не такая уж недосягаемая для меня вещь. Тот парень на стройке говорил, что автомобиль — это пережиток, а по-моему, никакой не пережиток. Если имеешь на что купить, если заработал честно, а не воображаемыми мозолями,— почему бы не стать обладателем даже автомобиля? Это же красота: сел и поехал куда вздумалось. И ни в какой тебе очереди на автобус не стоять, и никого не просить, чтобы пропустили вперед, если очень некогда. Правда, И, если подумать как следует, так он просто необходим человеку, без него никак не обойтись,
Татьяна улыбнулась про себя. Эге-ге, так уж и не обойтись! Ишь, до чего дофантазировалась. Вынь да положь ей автомобиль… Ничего, поездишь на транспорте, на котором все ездят, ничегошеньки с тобой не сделается. Это сапожник никак не может без автомобиля, а ты обойдешься. Не умрешь без автомобиля.
А с Вороновым, Федором Федоровичем, ей обязательно надо встретиться. Да, без этого она не может уехать. Интересно, был он на похоронах или не был? Конечно, был. Там ведь все были. А то, что Татьяна не видела его, еще ничего не значит. Она наверняка не заметила бы его даже и в том случае, если бы он стоял рядышком. Теперь, наверно, он уже дома. Конечно,
