Юрий Рытхэу - Полярный круг

Сидевшая рядом Лиза Ван глуховатым голосом объясняла танцы.

Часто она мешала Наноку, но он не смел ее прерывать, как-никак он гость.

— Вот этот танец, — сказала она, когда на освободившееся место снова вышли две девочки, — я хочу назвать «Счастливое детство». Подходит, да?

— Это просто вольный танец, — заметил Нанок. — Я видел его еще в Наукане.

— Ничего, — решительно сказала Лиза Ван. — Надо давать идейную нагрузку. Без этого нельзя. На смотр не попадем.

Зрители оживились: натягивая перчатки, вышли два парня — один высокий, тощий, а другой низенький и плотный. Они исполняли веселый и смешной танец. Невозможно было спокойно на них смотреть.

Анахак вышел в круг с Тамарой. Тихо зарокотали бубны, затрепетали руки Анахака, одетые в расшитые бисером перчатки, Тамара потупила глаза и начала танец. Весь зал замер, притихли даже ребятишки.

Мы смотрим в глаза друг другу.Вижу я море и белые гребни волн,На них — белый вельбот,В котором любимый плывет.Я гляжу с вельбота и вижу:На высокой скале в красной камлейкеСтоит она, моя любимая.

Когда закончился танец, в громе аплодисментов послышались крики с просьбой повторить. Анахак с Тамарой вернулись в круг, и Лиза Ван все то время, пока танцевала эта пара, молчала.

— Это прекрасно! — произнес вслух Нанок.

— Нежность! — неожиданно другим голосом произнесла Лиза Ван. — Лирика. Самым большим успехом пользуется. Конечно, это танец для зрителя, а не для жюри.

Танцы продолжались далеко за полдень.

Когда люди стали расходиться, Нанок подошел к Нотанвату.

— Ага, етти, — сказал старик. — Вчерашний мой гость, — пояснил он зятю и дочери.

— Иван Калягин, — подал руку парень.

— Тутына Калягина-Нотанват.

— Мы уже слышали о вас, — сказал Иван, — Пойдемте к нам обедать.

Нанок не заставил себя уговаривать.

Кивнув издали Раисе Петровне, Саникак, Анахаку и его жене, Нанок пошел следом за Нотанватом.

В сенях домика стоял столярный верстак, на стене висел плотницкий топор, на полке — разнообразные рубанки, стамески.

Снаружи дом Калягиных-Нотанватов ничем особенным не был примечателен, а вот внутри Наноку очень понравилось. Две комнаты и большая кухня-столовая, где мебель была удобна и красива. То же самое и в комнатах — ничего лишнего, все со вкусом сделано — низкие кресла, низкий большой овальный стол, и только у окна — письменный стол из большой фанерной доски с ножками-козлами и вращающимся рабочим креслом.

Заметив, как Нанок внимательно оглядывает обстановку и комнаты, Иван предложил:

— Хотите посмотреть дедову комнату? Она, правда, еще не совсем готова, остались кое-какие мелкие доделки.

Через прихожую прошли в дверь и очутились в удивительном помещении, где пол был как бы на двух уровнях: половина комнаты была выше другой на высоту четверти метра.

— Вот здесь, — Иван показал на потолок, над концом выступа, — мы повесим меховую занавесь, и получится как бы полог. Три стены нормальные деревянные, а четвертая — меховая. В этой части, где мы стоим — вы видите, что она ниже полога, — будет вроде чоттагина. Вот это окошко можно всегда держать открытым… Понимаете, беда современных северных жилищ в том, что, гоняясь за сохранением тепла, мы пренебрегаем вентиляцией. А люди, которые привыкли спать, высунув голову на свежий воздух чоттагина, с трудом привыкают к душной спертой атмосфере комнат. Я хорошо понимаю Нотанвата, когда он жалуется на головную боль после ночи в комнате.

— А сам старик согласен жить здесь? — спросил Нанок.

— Да, — оживленно ответил Иван. — Даже торопит меня.

— Это хорошо, — с затаенным удовлетворением произнес Нанок.

Обед прошел спокойно. Выпили по маленькой рюмке. Однако старик не стал пить и неодобрительно поглядел на бутылку.

— Трезвенник, — с уважением сказал Иван кивнув на старика.

— Уже давно человек видит воочию вред от дурной веселящей воды, а отказаться не может, — с искренним удивлением произнес Нотанват. — Это поразительно! Сколько на моей памяти померзло людей, исковеркало себе жизнь — а все пьют, не перестают. Ничего не могу понять… И отраву-то эту продают в государственных магазинах. Чудно!..

После обеда Нанок осторожно сказал старику:

— Мне бы хотелось с вами поговорить.

— Сказки я не рассказываю, — сухо отрезал он.

— Тут фольклорист приезжал из Магадана, из института, замучил совсем отца, — заметила Тутына. — Все ходил следом, сулил деньги.

— Я не собираю сказки, — заверил Нанок. — Мне хотелось бы побеседовать с вами вообще о жизни.

— А для чего? — подозрительно спросил старик. — Писать собираешься?

— Не пишу я, — ответил Нанок.

— Ты мне говорил вчера — старое собираешь, вещи там всякие — а для чего? Я был в Москве на Выставке достижений народного хозяйства — там все ясно, понятно. Показано нужное — кто чего достиг. И опять же про космос там все ясно сказано. И ни одной старой вещи я там не видел! — Нотанват строго посмотрел на Нанока.

— Папа, в Москве есть и другие музеи с древними вещами. Просто ты в них не был, — сказала Тутына.

— Даже если и такое есть, я не понимаю — для чего? — Старик сердито засопел.

— Я говорил еще вчера, — смущенно начал Нанок, — в нашем Анадырском музее есть и современный отдел. Конечно, он не такой большой, только начинает работать, но интересный. Его не сравнить с Выставкой достижений народного хозяйства в Москве, но для Чукотки и это пока хорошо. А что до моего отдела, где я работаю, — он тоже нужный. Люди должны знать, откуда они вышли, что за ними стоит. Ведь прошлое не исчезает бесследно — на нем строится и стоит будущее. Без прочного прошлого нет хорошего будущего. Я вот был в тундре, обмерил все яранги, записал вот тут, — Нанок достал свой полевой дневник, — все размеры и названия жердей, длину и ширину рэтэма. Даже если на всей Чукотке не останется ни одной яранги — ее можно будет построить по моим записям. И если Иван не знал устройства яранги, мог бы он построить для вас такую великолепную комнату?..

Нотанват слушал и молча кивал седой головой.

— Вот почему я собираю разные старые вещи. — Нанок был очень взволнован, и голос у него стал громким. — Надо показать людям: мы не были подобны зверям, и новую жизнь, которую мы восприняли всем сердцем, мы поняли разумом, потому что мечтали о ней. Настоящими людьми пришли мы в будущее. Сейчас на Чукотке везде строят. И ваш зять имеет самую нужную, самую лучшую специальность — строитель. Вот вы тоже скоро переселитесь в дом. В тундру на смену кочевой яранге придет какое-нибудь удивительное жилище, которое будет во много раз удобнее, чем сооружение из рэтэма, оленьих шкур и жердей. И если мы не сохраним в музее ярангу, наши дети уже не будут знать, откуда они вышли. Поэтому обращаюсь к вам, товарищ Нотанват: продайте нашему Чукотскому окружному краеведческому музею вашу ярангу, которая скоро вам будет ни к чему…

Нанок произнес эти слова на одном дыхании, постаравшись вложить в них всю силу убедительности. Ему даже показалось, что он тронул душу старика.

Нотанват изумленно смотрел на Нанока. Губы его странно подергивались, а глаза постепенно темнели от гнева.

— Что ты сказал?

— Наш музей готов купить ярангу.

— За деньги?

— Конечно! И за большие!

— И это ты говоришь мне — Нотанвату, оленеводу, настоящему чаучу,[9] чтобы я продал свою ярангу?

— Что тут плохого? Она вам все равно не нужна.

— Значит, если я охромею на одну ногу, ты эту ногу тоже можешь, купить? В больнице нынче и не такое делают. Хирург из Провидения Юра Папо запросто режет.

— Это совсем другое. — Нанок не понимал гнева старика.

Нотанват едва сдерживал себя: со сжатыми кулаками и сузившимися глазами, по-настоящему разгневанный.

— Ты лучше уходи, — тихо сказал Нотанват. — А то я сильно рассержусь. Скорее уходи!

Тутына вскочила и посоветовала Наноку:

— Правда, лучше уходите. Вам не следует оставаться здесь!

Следом за ней встал Иван и проводил Нанока в прихожую. Торопливо извиняясь, парень бормотал:

— Старик просто бешеный. Я с ним такого натерпелся! Рассказать — так вы и не поверите. Задеть его гордость все равно что разозлить белого медведя… А так он ничего.

Иван вышел вместе с Наноком на улицу.

Яранга стояла рядом. Рэтэм был аккуратно подоткнут, и вся она была ладная, аккуратная, ничего лишнего не было, как и полагается настоящему тундровому жилищу, которое можно очень быстро свернуть, упаковать на нарту и перевезти на новое место.